– Боюсь, дорогая моя, вы ровно ничего не знаете об этом мире.
– В последнее время люди постоянно мне об этом твердят. Полагаю, они правы.
(Постыдная капитуляция. На прошлой неделе Камиль пытался ее вразумить: «Лолотта, от частого повторения слова не становятся правдой». Но как сохранять вежливость под таким давлением?)
– Я удивлена, что ваша мать не сочла нужным вас предупредить, – сказала Каро. – Уверена, она знает все, что следует знать о Камиле. Но если бы я набралась смелости – и, поверьте, я жалею, что не осмелилась, – прийти к вам до Рождества и рассказать, к примеру, о мэтре Перрене, что бы вы почувствовали?
Люсиль подняла глаза на гостью:
– Каро, я бы остолбенела.
Это был не тот ответ, которого ожидала гостья.
– Вы странная женщина, – промолвила она. На ее лице ясно читалось: странность не окупается. – Вы должны приготовиться к той лжи, что вас ожидает.
– Могу себе представить.
Люсиль хотелось, чтобы дверь внезапно распахнулась и в комнату влетел кто-нибудь из помощников Камиля и начал сыпать вопросами или рыться в бумагах. Но в кои-то веки дом был пуст и тих; раздавался только хорошо поставленный голос Каро с легким надрывом и намеком на хрипотцу.
– С неверностью вам придется смириться, – сказала она. – В тех кругах, где мы вращаемся, к этому относятся с пониманием. – Она развела изящные пальчики, словно отмеряя приемлемость, эстетическую и социальную, маленькой, хорошо просчитанной измены. – Можно найти modus vivendi
[18]. Я не боюсь, что вы не сумеете себя развлечь. С другими женщинами можно мириться, при условии, что они не слишком близко к дому…
– Постойте, что вы имеете в виду?
Глаза Каро слегка округлились.
– Камиль – привлекательный мужчина, – сказала она. – Я знаю, о чем говорю.
– Не понимаю, – пробормотала Люсиль, – при чем здесь то, что вы с ним спали. Я обошлась бы без этих сведений.
– Пожалуйста, считайте меня своим другом, – предложила Каро и прикусила губу. По крайней мере, она выяснила, что Люсиль не беременна. Чем бы ни была вызвана поспешность этой женитьбы, причина в другом. В чем-то еще более занятном, знать бы, в чем именно. Каро поправила локоны и соскользнула с кушетки. – Мне пора. Репетиция.
Репетиции тебе ни к чему, пробормотала Люсиль про себя. Ты прекрасно обходишься без них.
После ухода Каро Люсиль откинулась на спинку кресла, глубоко вдохнула и постаралась успокоиться. Вошла экономка Жанетта, взглянула на нее и сказала:
– Попробуйте омлет.
– Оставьте меня, – сказала Люсиль. – С чего вы решили, будто еда помогает от всех бед.
– Я могу сбегать за вашей матерью.
– Думаю, в моем возрасте я сама могу справиться.
Однако она согласилась выпить воды со льдом. От холодной воды ладони стали ледяными, а саму Люсиль словно выморозило изнутри. Камиль вернулся в начале пятого и принялся бегать по комнате в поисках пера и чернил.
– Мне нужно на собрание якобинцев, – сказал он.
Значит, в шесть вечера. Она стояла над ним, наблюдая, как он марает страницу своим неряшливым почерком.
– Нет времени править. – Камиль стремительно покрывал страницу каракулями. – Что-то не так, Лолотта?
Она села и слабо рассмеялась: все так.
– Ты ужасный лжец.
Он вычеркнул фразу.
– Я хочу сказать, ты очень плохой человек.
– По мнению Каролины Реми.
– О. – (На его лице промелькнуло легкое презрение.) – Я хочу задать тебе вопрос. Непростой вопрос.
– Попробуй. – Он не поднимал глаз от бумаги.
– Ты был ее любовником?
Не поднимая глаз от бумаги, он нахмурился.
– Нет, так не пойдет. – Вздохнув, он дописал что-то на полях. – Мало ли чьим любовником я был.
– Я хочу знать.
– Зачем?
– Зачем?
– Зачем тебе это знать?
– Сама не понимаю.
Он разорвал листок и немедленно принялся за другой.
– Не самый разумный диалог. – Минуту он писал. – Она сказала, что был?
– Не так многословно.
– Тогда с чего ты решила, что это так? – В поисках синонима Камиль поднял глаза в потолок, тряхнув гривой, и алый зимний свет коснулся его волос.
– Она намекнула.
– Может быть, ты неправильно ее поняла.
– А ты не мог бы просто сказать «нет»?
– Весьма вероятно, что когда-то я провел с ней ночь, но успел об этом забыть. – Он нашел нужное слово и потянулся за следующим листком.
– Как это? Такое нельзя забыть.
– Почему нельзя? Не все, подобно тебе, считают эту сферу жизни венцом человеческой деятельности.
– Разве это не проявление высшего пренебрежения.
– Согласен. Ты не видела последнюю газету Бриссо?
– Она под листком, на котором ты пишешь.
– Ах да.
– Ты правда ничего не помнишь?
– Любой тебе скажет, что я очень рассеян. Это могла быть не целая ночь, а вечер или несколько минут, если такое вообще было. Или было, но не с ней. В тот момент я мог думать о другом.
Она рассмеялась.
– Думаю, веселиться тут не над чем, – должно быть, ты потрясена?
– Она назвала тебя привлекательным мужчиной.
– Надо же, какая новость. Я удивился бы, не упомяни она об этом. Страницы, которую я ищу, тут нет. Должно быть, я в ярости швырнул ее в огонь. Мирабо зовет Бриссо «литературным жокеем». Что бы это ни значило, полагаю, он считает это оскорблением.
– Она рассказала мне об одном адвокате, которого ты знал.
– Каком именно из пяти сотен?
Однако Камиль перешел к обороне. Люсиль не ответила. Камиль аккуратно вытер перо и положил на стол. Взглянул на нее искоса, из-под ресниц, слабо улыбнулся.
– Не смотри так на меня, – попросила Люсиль. – Можно подумать, ты хочешь сказать, как тебе было хорошо. Люди знают?
– Некоторые знают.
– А моя мать?
Ответа не последовало.
– Почему я не знаю?
– Понятия не имею. Возможно, потому, что тебе тогда было десять лет. Мы не были знакомы. Откуда мне знать, что говорят люди.
– Она не упомянула, что это было давно.
– Она преподнесла все так, как было выгодно ей. Лолотта, это так важно?
