Де Лоне, комендант Бастилии, был штатским и вышел сдаваться в сером сюртуке. Вскоре после этого он попытался проткнуть себя шпагой, которую прятал в трости, но ему помешали.
Толпа напирала на де Лоне, вопя: «Смерть ему!» Французские гвардейцы пытались заслонить его своими телами. Однако у церкви Святого Людовика толпа оттеснила их и принялась оплевывать, пинать и охаживать коменданта дубинками. Когда гвардейцы отбили его, по лицу де Лоне текла кровь, волосы были выдраны клочьями, и он с трудом передвигал ноги.
У Отель-де-Виль шествие приостановилось. Возник спор между теми, кто требовал сначала судить де Лоне, а после повесить, и теми, кто требовал немедленной расправы. Помятый и охваченный ужасом, де Лоне раскинул руки, его подпирали с обеих сторон, и некому было вытереть кровь, которая заливала глаза. Он лягнул кого-то, и удар пришелся в пах некоему Десно, безработному повару, который завопил и рухнул на колени, обхватив себя руками.
Какой-то неизвестный выступил из-за спины коменданта, посмотрел на него и после секундного промедления шагнул вперед и воткнул штык в живот де Лоне. Когда он вытащил штык, де Лоне рухнул вперед на острия шести штыков. Все это время кто-то лупил его по затылку большой дубиной. Те, кто поддерживал коменданта с обеих сторон, отступили и столкнули де Лоне в канаву, где он и умер. Несколько пуль вонзились в его израненное, содрогающееся тело. Хромая, Десно пробился сквозь толпу. Кто-то сказал ему: «Он твой». Все еще морщась от боли, Десно опустился на колени рядом с трупом и принялся шарить в кармане. Запустив пальцы в остатки комендантских волос, он щелчком открыл маленький ножик и, задрав трупу голову, принялся перерезать ему глотку. Кто-то предложил шпагу, но Десно не был уверен, что умеет ею пользоваться. На его лице было что-то большее, чем неловкость, и он продолжать отпиливать голову де Лоне перочинным ножом, пока она не отделилась от тела.
Камиль спал. Ему снилась зелень, деревня, чистые ручьи. Только в самом конце вода стала темной и липкой, зияли сточные канавы и перерезанные глотки.
– О господи, – произнес женский голос и захлебнулся слезами. Его голова была прижата отнюдь не к материнской груди. – Меня захлестывают чувства, – промолвила Луиза Робер.
– Вы плачете, – сказал он то, что и так было очевидно.
Сколько он проспал? Час? Половину дня? Он не мог понять, как оказался в постели Роберов. Не помнил, как сюда попал.
– Который час? – спросил он.
– Сидите, – ответила она. – Сидите и слушайте. – Луиза была бледной, тощей, с тонкой костью. Она принялась расхаживать по комнате. – Это не наша революция. Не наша, не Бриссо, не Робеспьера. – Внезапно она остановилась. – Я знаю Робеспьера, – сказала она. – Если бы захотела, я звалась бы сейчас мадам Свечой Арраса. Как думаете, оно того стоило?
– Понятия не имею.
– Это революция Лафайета. Революция Байи и проклятого Филиппа. Но это только начало. – Она разглядывала его, прижав руки к горлу. – Подумать только, вы, именно вы.
– Вернитесь. – Камиль протянул ей руку. Он чувствовал, что его вынесло из ледяного океана, далеко-далеко от человеческого жилья.
Луиза села рядом, расправила юбку.
– Я закрыла в лавке ставни. Никому больше не нужен колониальный товар. За два дня у меня не было ни одного покупателя.
– Возможно, колоний больше не будет. Не будет рабов.
Она рассмеялась:
– Подождите. Не сбивайте меня. У меня есть дело. Я должна не подпускать вас к Бастилии, на случай если вашему везению пришел конец.
– Это не везение. – Еще не до конца проснувшись, он уже сочинял собственную историю.
– Это вы так думаете.
– Если бы я пошел на Бастилию и меня там убили, про меня написали бы книги, согласны?
– Пожалуй. – На ее лице застыло странное выражение. – Но вы же не собираетесь никуда идти, иначе вас там убьют.
– Если только не явится ваш муж и не прикончит меня, – сказал он, намекая на двусмысленность ситуации.
– Да. – Она мрачно улыбнулась, пряча глаза. – Видите ли, я собираюсь хранить верность Франсуа. У нас впереди будущее.
Теперь будущее есть у всех. Это не было случайностью, не было везением, думает Камиль. Он видит свое тело, маленькое и плоское, его руки шарят по ослепляющему белизной меловому обрыву будущего, чувствует; как щека прижимается к скале, как накатывает головокружение; он всегда карабкался вверх. Луиза сжала его в объятиях. Он обмяк, его клонило в сон.
– Вот так развязка, – прошептала она, погладила его по волосам, принесла ему кофе.
Не двигайтесь, сказала она, просто не двигайтесь. Он наблюдал, как остывает кофе. Воздух вокруг был наэлектризован. Он поднял правую ладонь. Она пальчиком провела вдоль пореза, тонкого, как волос.
– Как думаете, где я порезался? Я не помню, но если сравниваться с теми, кого забили и затоптали…
– Думаю, вы заговорены, – сказала она. – Раньше я этого не понимала.
Вернулся Франсуа Робер. Он остановился в дверях, поцеловал жену в губы, отдал ей сюртук. Затем, не торопясь, встал перед зеркалом и принялся расчесывать черные вьющиеся волосы. Луиза стояла рядом, и ее голова немного не доставала ему до плеча.
Закончив, он сказал:
– Бастилия пала. – Затем прошелся по комнате и посмотрел на Камиля. – Вы были здесь, но вас видели там. Есть свидетели, вы были одним из главарей. Вторым был Эро де Сешель. – Робер отошел от Камиля. – Кофе еще остался? – Он сел. – Нормальная жизнь закончилась, – сказал он, словно обращался к идиотам или малым детям, затем стянул башмаки. – Отныне все изменится.
Это вы так думаете, устало сказал Камиль. Он с трудом понимал, что говорят другие. Сила тяжести никуда не исчезла, земля внизу была утыкана остриями. Даже на вершине скалы есть ущелья, и пропасти, и невидимые теснины, узкие, как могила.
– Мне снилось, что я умер, – сказал он. – Снилось, что меня похоронили.
Есть узкая тропа к сердцу гор, каменистая, неверная, это страна его разума, труднопроходимая, томительная. Ты снова врешь, говорит он себе, мне снилась не смерть, а вода. Снилось, что я истекаю кровью на улицах.
– Думаете, мое заикание пропало? Как бы не так, в жизни колдовство не работает, – заметил он. – Можно мне клочок бумаги? Я должен написать отцу.
– Держите, – сказал Франсуа. – Напишите ему, что отныне вы знамениты.
Часть 3
Говорите людям, что у вас выдающаяся репутация, они станут это повторять, и повторение создаст вам репутацию.
Я хочу жить быстро.
Жан-Мари Эро де Сешель. Теория честолюбия
Глава 1
Девственники
(1789)
Мсье Суле, парижский выборщик, остался один в стенах Бастилии. К нему пришли, когда день клонился к вечеру, и сказали, вас требует Лафайет. Де Лоне убит, поэтому вы теперь комендант pro tem
[12]. Нет, сказал он, почему я?
