– Хорошо, оставим его в покое, – сказал он. – Похоже, от мсье Робеспьера больше хлопот, чем пользы. Расскажите мне о мяснике Лежандре – говорят, он в выражениях не стесняется и у него мощные легкие.
– Не думаю, что он подойдет герцогу. Это в каком отчаянном положении нужно быть, чтобы такого нанять.
Лакло представил безучастное, вечно расслабленное лицо герцога.
– Отчаянные времена, дорогой мой, – улыбнулся он.
– Если вам нужен кто-то из округа Кордельеров, есть человек, который подойдет вам куда больше Лежандра. Человек с хорошими легкими.
– Вы о Жорже д’Антоне. Он есть в моих списках. Королевский советник, который в прошлом году отказался принять пост в правительстве Барантена. Странно, что вы рекомендуете человека, который пришелся по душе Барантену. Он отверг еще одно предложение – как, он вам не говорил? Вам следует быть всеведущим, как я. И что там с вашим д’Антоном?
– Он знает всех в округе Кордельеров. Выражается предельно ясно, обладает сильным характером. Его суждения нельзя назвать радикальными, однако его можно переубедить.
Лакло поднял глаза:
– Вижу, вы о нем хорошего мнения.
Камиль вспыхнул, словно его уличили в мелком мошенничестве. Склонив голову набок, Лакло разглядывал его проницательными голубыми глазами.
– Я его помню. Огромный уродливый тип, чем-то напоминающий Мирабо. Камиль, ну почему у вас такие специфические вкусы?
– Я не могу отвечать на все ваши вопросы одновременно, Лакло. Мэтр д’Антон в долгах.
Лакло довольно улыбнулся, словно решил трудную задачку. Он исходил из того, что должника можно соблазнить относительно небольшой суммой, а тому, кто в деньгах не нуждается, придется дать больше, чтобы удовлетворить его алчность. Герцогские сундуки были полны, совсем недавно в знак доброй воли он получил некую сумму от прусского посла, чей господин искал повода досадить правящему французскому монарху. Однако даже герцогские сундуки не бездонны. Лакло любил выгадывать по мелочам. Со сдержанным интересом он размышлял о д’Антоне.
– Сколько стоит его хорошее расположение?
– Я улажу этот вопрос, – заверил его Камиль. – Большинство людей попросили бы комиссию, но в данном случае из уважения к герцогу я от нее отказываюсь.
– Вы слишком самоуверенны, – раздраженно заметил Лакло. – Я не заплачу, пока не буду уверен, что ему можно доверять.
– Да бросьте, кому из нас можно доверять? По крайней мере, если послушать вас. Поторопитесь, Лакло, пока ситуация не вышла из-под контроля. Если двор опомнится и начнет давать сдачи, ваши друзья побегут пачками.
– Порой мне кажется, – заметил Лакло, – что вы принимаете интересы герцога не слишком близко к сердцу.
– Некоторые из нас задумываются, какие планы у вас на тех, кто принимает интересы герцога не слишком близко к сердцу?
Камиль ждал. Лакло думал: как насчет билета в один конец до Пенсильвании? Тебе понравится жить среди квакеров. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя бросили в Сену? Он сказал:
– Держитесь герцога, мальчик мой. И тогда, обещаю, все у вас будет хорошо.
– В этом можете не сомневаться. – Камиль откинулся на спинку кресла. – Вам не приходило в голову, Лакло, что это вы помогаете мне с моей революцией, а не наоборот? Что это похоже на роман, в котором персонажи взбунтовались и оставили автора на бобах.
Лакло ударил по столу кулаком и повысил голос.
– Хотите ускорить события? – сказал он. – Хотите, чтобы последнее слово осталось за вами?
– Лакло, на вас все смотрят.
Все было сказано. На прощание Лакло извинился. Он злился, что утратил самообладание в разговоре с дешевым памфлетистом и его извинение было покаянием. Уходил он с самым любезным выражением на лице. Камиль смотрел ему вслед. Пора с этим завязывать, думал он. Скоро у меня не останется души, чтобы продать ее, когда поступит по-настоящему достойное предложение. Он поспешил к д’Антону, порадовать его счастливой вестью, что ему готовы предложить взятку.
Одиннадцатое июля. Камиль в комнатах Робеспьера в Версале.
– Мирабо потребовал от короля вывести войска из Парижа, – сообщил он. – Людовик не станет этого делать, однако войска ненадежны. Партия королевы пытается скинуть мсье Неккера. А теперь и король говорит, что отправит Национальное собрание в провинцию.
Робеспьер писал письмо Огюстену и Шарлотте. Он поднял глаза от стола:
– Генеральные штаты, так он их все еще называет.
– Вот я и зашел узнать, собираете ли вы вещи.
– И в мыслях не было. Я только что обустроился.
Камиль бродил по комнате:
– Вы очень спокойны.
– Я учусь терпению, ежедневно выслушивая ахинею на заседаниях Национального собрания.
– А вы не слишком высокого мнения о коллегах. Вы ненавидите Мирабо.
– Не преувеличивайте мои заслуги. – Робеспьер отложил перо. – Камиль, идите сюда, дайте на вас посмотреть.
– Зачем? – нервно спросил Камиль. – Макс, скажите, что я должен делать. Мои принципы смягчаются. Республика? Граф над ней смеется. Заставляет меня писать, диктует, что именно, и не отпускает от себя ни на шаг. Каждый день я сижу рядом с ним за ужином. Еда превосходная, вино и застольная беседа выше похвал. – Он раскинул руки. – Он меня портит.
– Не будьте неблагодарным, – неожиданно сказал Робеспьер. – Он вывел вас в люди, а это то, в чем вы нуждались. Вы должны быть там, а не здесь. Я не сумею дать вам того, что сумеет дать он.
Робеспьер знает, почти всегда знает, чем закончится дело. Камиль умен и проницателен, однако понятия не имеет об осторожности. Робеспьер видел его на публике с Мирабо, граф обнимал Камиля за плечи, словно подцепленную в Пале-Рояле шлюху. Это отвратительно, и намерения графа, его тайные замыслы так очевидны, словно доктор Гильотен вскрыл его внутренности на анатомическом столе. Сейчас Камиль наслаждается собой. Граф использует его таланты. Камиль обожает лесть и шумиху, затем является к нему за отпущением грехов. Их отношения вернулись в старое русло, словно и не было последних десяти лет. Рано или поздно Камиль утратит иллюзии, но бесполезно отговаривать его сейчас: пусть потешится. Это как разочароваться в любви. Все через это проходят. По крайней мере, так говорят.
– Я рассказывал вам про Анаис, девушку, с которой я будто бы помолвлен? Огюстен пишет, у меня появился соперник.
– За время вашего отсутствия?
– Выходит так. Вот вам и Анаис.
– Вы расстроены?
Робеспьер задумался.
– Я всегда был крайне самолюбив, не правда ли? – Он улыбнулся. – Она милая девушка, но не слишком умна. На самом деле помолвку устроили за меня.
– Почему вы согласились?
– Чтобы от меня отстали.
