– Король совершил ошибку, – сказал де Робеспьер. – Оставил за нами поле битвы.
Он сам себе удивился: обрывочные беседы с военным инженером Лазаром Карно не прошли даром. Вскоре ему предстояло нелегкое испытание – обратиться к почтенному собранию. Отсюда до Арраса было очень далеко.
Разумеется, третье сословие ничего делать не может – это значило бы признать свой статус отдельного собрания. На такое они не пойдут. Они хотят, чтобы депутаты от двух других сословий вернулись и присоединились к ним. Дворяне и духовенство отказываются. Тупик.
– Что бы я ни сказал дальше, записывайте.
Женевские рабы сидели вокруг, подпирая коленями книги, на которых лежали клочки бумаги. Сочинения графа покрывали все поверхности, которые можно было использовать в качестве письменного стола. Время от времени испытанные ветераны революционной борьбы обменивались понимающими взглядами. Граф ходил по комнате, размахивая стопкой бумаг. На нем был пурпурный шлафрок, кольца на крупных волосатых руках ловили свет канделябров и вспыхивали в духоте комнаты. Был час ночи, когда вошел Тейтш.
Тейтш. Мсье…
Мирабо. Вон.
(Тейтш закрывает за собой дверь.)
Мирабо. Итак, дворяне не желают к нам присоединиться. Они проголосовали против нашего предложения с преимуществом в сто голосов. Духовенство тоже против, но у них сто тридцать три голоса против ста четырнадцати, не так ли?
Женевцы. Так.
Мирабо. То есть голоса разделились почти пополам. Это кое-что проясняет.
(Он начинает ходить по комнате. Женевцы скрипят перьями. На часах 2:15. Входит Тейтш.)
Тейтш. Мсье, там человек с труднопроизносимым именем, который дожидается вас с одиннадцати вечера.
Мирабо. Что значит «труднопроизносимым»?
Тейтш. Я не могу его произнести.
Мирабо. Хорошо, вели ему написать имя на листке бумаги и принеси сюда, ты понял, дурень?
(Тейтш выходит.)
Мирабо (отклоняясь от темы). Неккер. Бога ради, кто такой ваш Неккер? Чем он заслужил свой пост? Что делает его таким привлекательным? Я скажу вам что – у него нет ни долгов, ни любовниц. Возможно, это то, чего жаждет нынешняя публика – швейцарского скрягу без яиц? Нет, Дюмон, этого можете не писать.
Дюмон. Можно подумать, вы завидуете Неккеру. Его посту министра.
(2:45. Входит Тейтш с клочком бумаги. Мирабо на ходу забирает его и сует в карман.)
Мирабо. Забудьте вы о Неккере. Кому он нужен, ваш Неккер. Вернемся к теме. Выходит, надеяться мы можем только на духовенство. Если мы убедим их к нам присоединиться…
(В три пятнадцать он вытаскивает из кармана клочок бумаги.)
Мирабо. Де Робеспьер. Да, вот так имечко. Теперь все зависит от этих девятнадцати священников. Мне придется произнести речь, в которой я не просто предложу им присоединиться, а попробую их вдохновить – это будет великая речь. Которая напомнит священникам об их долге и интересах.
Дюровере. Речь, которая, помимо прочего, прославит в веках имя Мирабо.
Мирабо. Вот именно.
(Входит Тейтш.)
Мирабо. Боже правый, сколько можно? Ты хлопаешь дверью каждые две минуты. Мсье де Робеспьер еще здесь?
Тейтш. Да, мсье.
Мирабо. Вот это терпение. Хотел бы я быть таким терпеливым. Что ж, из христианского милосердия предложи славному депутату чашку шоколада, Тейтш, и скажи, что я скоро освобожусь.
(4:30 утра. Мирабо говорит. Время от времени он останавливается перед зеркалом, репетируя эффектный жест. Мсье Дюмон заснул.)
Мирабо. Мсье ле Робинпер еще здесь?
(5:00. Львиное чело разглаживается.)
Мирабо. Благодарю вас, благодарю вас всех! Сумею ли я когда-нибудь достойно вас отблагодарить? Сочетание вашей эрудиции, мой дорогой Дюровере, с вашим храпом, мой дорогой Дюмон, ценнейшим из ваших талантов, вместе с моим непревзойденным ораторским гением…
(Тейтш заглядывает в дверь.)
Тейтш. Вы закончили? Он еще тут.
Мирабо. Наш великий труд завершен. Зови его, зови.
(За спиной депутата из Арраса, когда тот входит в душную комнатку, брезжит заря. От табачного дыма у него щиплет глаза. Депутат расстроен: сюртук помялся, перчатки утратили свежесть – теперь ему придется вернуться домой, чтобы переодеться. Мирабо, чья одежда пребывает в еще большем беспорядке, изучает его: молодой, худосочный, усталый. Де Робеспьер с усилием улыбается, протягивает маленькую ладонь с обгрызенными ногтями. Не глядя на нее, Мирабо изящным движением кладет руку ему на плечо.)
Мирабо. Мой дорогой Робиспер, присядьте. Есть куда?
Де Робеспьер. Не беспокойтесь, я просидел достаточно долго.
Мирабо. Прошу простить меня. Дела…
Де Робеспьер. Не извиняйтесь.
Мирабо. Я хочу быть доступен любому депутату, который захочет со мной встретиться.
Де Робеспьер. Я не задержу вас надолго.
(Перестань извиняться, говорит себе Мирабо. Ему все равно, он сам сказал, что ему все равно.)
Мирабо. Что привело вас ко мне, мсье де Робертспьер?
(Депутат вынимает из кармана несколько сложенных листков, протягивает их Мирабо.)
Де Робеспьер. Это речь, которую я собираюсь произнести завтра. Вы не могли бы взглянуть и сказать, что вы думаете? Она довольно длинная, а вы, вероятно, собирались ложиться…
Мирабо. Конечно, я взгляну, никаких затруднений. О чем ваша речь, мсье де Робеспер?
Де Робеспьер. Моя речь призывает духовенство присоединиться к третьему сословию.
(Мирабо отворачивается, сжимает бумаги в кулаке. Дюровере обхватывает голову руками и тихо стонет. Но когда граф оборачивается к де Робеспьеру, его лицо невозмутимо, а голос шелковый.)
Мирабо. Мсье де Робинпер, должен вас поздравить. Вы выбрали самую животрепещущую тему. Мы непременно добьемся успеха в нашем начинании, не правда ли?
Де Робеспьер. Определенно.
Мирабо. А вам не приходило в голову, что ваши коллеги могли избрать для выступления ту же тему?
Де Робеспьер. Странно, если бы не приходило. Именно поэтому я пришел к вам, рассудив, что вам известны все наши планы. Не хочется повторяться.
Мирабо. Возможно, вас утешит, что я сам набросал небольшую речь. (Мирабо говорит и читает одновременно.) Не кажется ли вам, что мы быстрее достигнем цели, если вопрос будет поднят тем, кто хорошо известен депутатам и обладает ораторским опытом? Возможно, духовенство отнесется с меньшим доверием к тому, кто… как бы сказать… еще не успел продемонстрировать свои выдающиеся таланты.
