Он взял Свечу Арраса под руку и подтолкнул в темноту ночи.
Дворец правосудия, тринадцатое жерминаля, восемь часов утра.
– Предлагаю приступить прямо к делу, господа, – сказал Фукье двум своим заместителям. – Итак, на скамье подсудимых – разношерстная компания фальшивомонетчиков, мошенников и жуликов плюс полдюжины видных политиков. Если выглянете из окна, вы увидите толпу; впрочем, в этом нет нужды – ее и без того прекрасно слышно. Это люди, будучи направлены злобной волей, могут повлиять на ход рассмотрения дела и угрожать порядку в столице.
– Какая жалость, что нельзя разобраться с ними иным способом, – заметил гражданин Флерио.
– У республики нет полномочий осуществлять правосудие в тюремных камерах, – сказал Фукье. – Вам прекрасно известно, что все должно происходить публично. Прессы, однако, не будет. Впрочем, в нашем случае это не важно. Отчет, который нам передал Сен-Жюст, это политический документ.
– То есть лживый, – сказал Льендон.
– Да, по большей части. Лично я не сомневаюсь, что преступлений Дантона хватило бы на несколько смертных приговоров, но это не значит, что он виновен в том, в чем мы намерены его обвинить. У нас нет времени, чтобы составить против них связное обвинение. Нет свидетелей, которых мы могли бы выставить, не боясь, что они скажут что-нибудь неудобное для Конвента.
– У вас пораженческие настроения, – заметил Флерио.
– Мой дорогой Флерио, всем известно, что вы находитесь здесь, чтобы шпионить для гражданина Робеспьера. Но наша работа – проворачивать судебные трюки без лозунгов и пустословия. А теперь обсудим противоположную сторону.
– Полагаю, – сказал Льендон, – что, говоря о «противоположной стороне», вы не имеете в виду тех несчастных, которых назначили адвокатами.
– Едва ли они осмелятся защищать своих клиентов. Дантон – знаменитость, он лучший оратор в Париже и куда более искусный адвокат, чем вы двое, вместе взятые. О Фабре можно не беспокоиться. Его дело получило широкую огласку, крайне неблагоприятную для него, к тому же он очень болен и едва ли доставит нам неприятности. Совсем другое дело Эро. Если он снизойдет до возражений, то может быть опасен, потому что у нас против него почти ничего нет.
– Мне кажется, у вас есть документ, относящийся к жене Капета.
– Да, но, поскольку мне пришлось внести в него изменения, я не горю желанием его обнародовать. Не стоит также недооценивать депутата Филиппо. Он известен меньше остальных, но боюсь, совершенно не склонен к компромиссам и запугать его не удастся. Депутат Лакруа – человек рассудительный, своего рода игрок. Наш осведомитель передает, что пока он относится ко всему этому как к шутке.
– А кто осведомитель?
– В тюрьме? Некий Лафлотт.
– Я боюсь вашего кузена Камиля, – сказал Флерио.
– Здесь наш осведомитель скорее нас обнадежил. Он думает, что Камиль не в ладах с головой. Утверждает, будто гражданин Робеспьер тайно посетил его в Люксембургской тюрьме и предложил жизнь в обмен на сотрудничество со стороной обвинения. Абсурдная история.
– Должно быть, он повредился умом, – заметил Льендон.
– Да, – согласился Фукье. – Видимо, так и есть. Поэтому наша тактика с самого начала суда – раздражать и запугивать его. Это несложно, но важно не дать ему защищаться, ибо люди, которые еще помнят восемьдесят девятый год, испытывают к нему особые чувства. Итак, Флерио, каковы наши преимущества?
– Время, гражданин.
– Совершенно верно. Оно на нашей стороне. Со времен суда над Бриссо процедура такова: если после трех дней заседаний присяжные заявят, что удовлетворены, суд можно завершать. Что это значит, Льендон?
– Нельзя ошибиться с выбором присяжных.
– Должен сказать, вы оба основательно вникли в суть дела. Приступим? – Фукье взял список присяжных революционного трибунала. – Треншар, столяр, и Дебуассо, сапожник. Судя по всему, надежная пара плебеев.
– Верные люди, – заметил Флерио.
– И Морис Дюпле – кто может быть вернее?
– Нет. Гражданин Робеспьер наложил вето на его участие.
Фукье прикусил губу.
– Никогда не понимал этого человека. Ладно, Ганне, парикмахер, с ним всегда можно договориться. Полагаю, он нуждается в работе – парики нынче вышли из моды. И Люмьер. – Он отметил галочкой следующее имя. – Придется его приободрить, но за этим дело не станет.
Льендон заглянул через плечо прокурору:
– А как насчет Леруа Десятое Августа?
– Превосходно, – сказал Фукье, сделав пометку против имени человека, которого некогда звали маркиз Леруа де Монфлобер. – Дальше?
– Мы могли бы включить Субербьеля.
– Он друг Дантона и Робеспьера.
– Но он придерживается правильных убеждений, – сказал Флерио. – Либо мы поможем ему их выработать.
– А в противовес ему, – сказал Фукье, – добавим Ренодена, скрипичного мастера.
Флерио рассмеялся:
– Чудесно. Я был в якобинском клубе, когда он сшиб Камиля с ног. Но в чем была причина драки? Я так и не понял.
– Бог его знает, – сказал Фукье. – Похоже, Реноден просто безумен. Вы не забыли, что, обращаясь к моему кузену в суде, не стоит называть его по имени? – Он нахмурился над списком. – Не знаю, на кого еще мы могли бы безусловно рассчитывать.
– На него? – Льендон показал.
– Нет, нет и еще раз нет. Ему потребуются аргументы, а нам не нужны люди, способные мыслить логически. Что ж, полагаю, придется ограничиться семью. Едва ли в их положении они станут отказываться. Можно подумать, мне есть из кого выбирать. Значит, придется играть наверняка. Увидимся в суде в одиннадцать.
«Мое имя – Дантон. Это имя довольно известно среди революционеров. По профессии я адвокат, родился в Арси, округ Об. Через несколько дней моим прибежищем станет небытие, моим местожительством – история».
День первый.
– Звучит отчетливо пессимистически, – говорит Лакруа депутату Филиппо. – Кто все эти люди?
– Фабра вы знаете, это Шабо – рад, что вы отлично выглядите, гражданин, Дидерихсен, это Филиппо. Эммануэль Фрей, Юний Фрей – предполагается, вы состоите с ними в заговоре.
– Рад знакомству, депутат Филиппо, – говорит один из братьев. – Что вы сделали?
– Критиковал комитет.
– Ясно.
Филиппо считает по головам.
– Нас четырнадцать. Они собираются вынести решение по делу Ост-Индской компании. Если бы кого-нибудь здесь заботило правосудие, это заняло бы месяца три. У нас три дня.
Камиль Демулен на ногах.
– Отвод, – заявляет он, показывая на присяжных. Ему приходится говорить быстро, чтобы не заикаться.
– Передайте это через ваших защитников, – кратко отвечает Эрманн.
