– Так какого черта вы хотите?
Робеспьер бросил на него беспомощный взгляд:
– Не знаю.
– Не пора ли над этим задуматься?
– Я не знаю, как поступить. Меня окружают люди, которые утверждают, что знают решения, но по большей части лишь умножают жертвы. У нас сейчас больше фракций, чем до изгнания Бриссо. Я пытаюсь развести их, не дать им уничтожить друг друга.
– Если вы захотите остановить казни, на кого вы можете рассчитывать в комитете?
– Я уверен в Робере Ленде и, вероятно, в Кутоне и Сент-Андре. Возможно, в Барере – никогда не знаешь, что у него на уме. – Робеспьер начал загибать пальцы. – Колло и Бийо-Варенн будут против любого смягчения.
– Господи, – задумчиво протянул Дантон. – Гражданин Бийо, здоровяк Бийо. Году в восемьдесят шестом – восемьдесят седьмом он захаживал ко мне в контору, и я поручал ему составлять черновики ходатайств, чтобы не дать бедняге умереть с голоду.
– Не сомневаюсь, он вам этого никогда не простит.
– А как насчет Эро? – спросил Дантон. – Вы забыли про Эро.
– Нет, не забыл. – Робеспьер отвел глаза. – Он больше не пользуется нашим доверием. Надеюсь, вы разорвете с ним отношения?
Бог с ним, подумал Дантон, Бог с ним.
– Сен-Жюст?
Робеспьер помедлил.
– Он решит, что это слабость.
– Вы не можете на него повлиять?
– Я попробую. Он достиг впечатляющих успехов в Страсбурге. Теперь он решит, что знает, куда идти. Что значат несколько жизней в Париже для того, кто побывал на поле битвы? Что до остальных, то их я уговорю.
– Избавьтесь от Колло и Бийо-Варенна.
– Невозможно. За ними стоят люди Эбера.
– Значит, избавьтесь от Эбера.
– И мы снова возвращаемся к политике террора. – Робеспьер поднял глаза. – Дантон, вы до сих пор не высказали свою позицию. У вас должно быть мнение по этому вопросу.
Дантон рассмеялся:
– Вы не были бы так в этом уверены, знай вы меня получше. Я повременю. Полагаю, вы тоже.
– Но вы сознаете, что, стоит вам появиться на публике, вас немедленно атакуют? Эбер намекнул, что ему кое-что известно о ваших бельгийских авантюрах. Боюсь, никто не поверил в вашу болезнь. Говорили, вы эмигрировали в Швейцарию, прихватив неправедно нажитые доходы.
– Тем более нам стоит держаться друг друга.
– Я готов защищать вас при любой возможности. Пусть Камиль что-нибудь напишет. Отвлечется от грустных мыслей. Я говорил ему держаться подальше от судов. Он очень чувствителен, не правда ли?
– Вы говорите так, словно вас это удивляет. Словно вы познакомились неделю назад.
– Меня всегда поражает сила его чувств. Камиль необуздан. Он как стихийное бедствие.
– Это может быть полезным качеством, а может раздражать.
– Как вы циничны, Дантон.
– Циничен? Может быть.
– Вы же не относитесь цинично к его привязанности?
– Напротив, я ценю ее. Я не упускаю возможностей.
– Мы давно заметили у вас эту черту.
– Что это за монаршье «мы»?
– Я имел в виду себя и Камиля.
– Так вы меня обсуждаете?
– Мы обсуждаем всех и вся. Впрочем, вам это известно. На свете нет никого ближе, чем мы с Камилем.
– Принимаю ваш упрек. Наши дружбы с Камилем особенные. Да все его дружбы были такие!
– Не понимаю, как они могли быть такими.
– Вы не желаете знать.
Робеспьер положил подбородок на руку.
– Вы правы. Ради сохранения дружбы с Камилем я на многое закрываю глаза. Так со всем в моей жизни. С утра до ночи я плачу: «Не говорите мне» или «Замети́те это под ковер, прежде чем я войду».
– Не думал, что вы так хорошо в себе разбираетесь.
– Знаю. Сам я не лицемер, но поощряю лицемерие в других.
– А что вам остается. Робеспьер не лжет, не жульничает и не ворует, не напивается и не блудит – сверх меры. Он не гедонист, не прохвост и никогда не нарушает обещаний. – Дантон усмехнулся. – Но какой прок от этих добродетелей? Люди не пытаются вам подражать. Вместо этого они предпочитают водить вас за нос.
– Они? – мягко отозвался Робеспьер. – Скажите лучше «мы», Дантон. – И улыбнулся.
Максимилиан Робеспьер, тайная записная книжка:
В чем наша цель?
Использование конституции во благо народа.
Кто нам противостоит?
Богатые и продажные.
Каковы их методы?
Клевета и лицемерие.
Что заставляет их прибегать к этим методам?
Невежество простого народа.
Когда народ станет образованным?
Когда ему будет хватать еды и когда богачи и правительство перестанут платить продажным перьям и языкам, чтобы те обманывали простых людей, когда они разделят с народом его интересы.
Когда это случится?
Никогда.
Фабр. Что вы сделаете?
Дантон. Я не дам вас унизить. Это отразилось бы на моем положении.
Фабр. Но каков ваш план – у вас есть план?
Дантон. Есть, но вам незачем болтать о нем по всему городу. Я хочу примириться с правым крылом Конвента. Робеспьер считает, нам следует объединиться, и он прав. Патриоты не должны изводить друг друга.
Фабр. Думаете, они простят вам отрезанные головы своих товарищей?
Дантон. Камиль запустит газетную кампанию с призывами к милосердию. Итогом должны стать мирные переговоры, более свободная экономика и возврат к конституционному правлению. Это большая программа, и ее невозможно осуществить в стране, которая разваливается на части, поэтому мы должны усилить комитет. Поддержать Робеспьера, избавиться от Колло, Бийо-Варенна и Сен-Жюста.
Фабр. Вы признаете, что ошибались? Прошлым летом вам не следовало отказываться от места в комитете.
Дантон. Да, мне следовало прислушаться к вашим словам. Что ж, сначала признать свои ошибки, потом их исправить. Все мы ошибались, считая Эбера бездарным писакой. Прежде чем мы осознали свою ошибку, он подгреб под себя министров и генералов, не говоря уже о толпе. Чтобы его сокрушить, потребуются смелость и удача.
Фабр. А затем мы остановим террор?
Дантон. Да, все слишком далеко зашло.
Фабр. Согласен. Мне не нравится, что Вадье дышит мне в затылок.
Дантон. А больше вас ничто не волнует?
