Вместе с еще одним депутатом прибыл Давид из Полицейского комитета и потребовал, чтобы Дантон вернулся к своим обязанностям. Анжелика указала им на дверь. Когда они ушли, грязно бранясь и выкрикивая, что их действия санкционированы, Анжелика что-то буркнула по-итальянски. Когда он оправится, они от него не отстанут, заметила она.
Фабр сидел в квартире Демуленов и растравлял себя.
– Если у нас фиксированные цены, – говорил он, – то и жалованье должно быть фиксированным. Хотел бы я знать, сколько платят в день тайным осведомителям? И как мы собираемся побеждать на полях сражений, если столько крепких здоровых граждан шпионят для комитета?
– Они и за вами шпионят?
– Разумеется.
– Вы говорили Робеспьеру?
Фабр изумленно воззрился на него:
– Говорил что? И как? Мои дела так запутаны, что порой я не сплю ночами, пытаясь их распутать. Меня преследуют. Мне повсюду чинят препятствия. Думаете, стоит написать Жоржу, чтобы он меня выслушал? Неофициально?
– Нет. С какой стати? Если вы не можете рассказать об этом Робеспьеру, почему это должно заботить Жоржа?
– На то есть причины.
– Хотите сказать, что уже впутали во что-то его имя.
– Нет, только что он мне кое-чем обязан.
– А я думаю, все ровно наоборот. И это вы обязаны оградить его от последствий ваших неумелых манипуляций на фондовой бирже.
– Дело не только в них…
– Фабр, лучше молчите. Лучше мне ничего об этом не знать.
– Полицию такой ответ не устроит.
Камиль приложил палец к губам. Вошла Люсиль.
– Я все слышала, – сказала она.
– Фабр рвется в бой. И теряет голову.
– А есть что терять? – спросила Люсиль.
Фабр вскочил:
– Как же вы мне надоели! Ваши руки тоже не слишком чисты. О Господи. – Он провел пальцами по горлу. – Когда вы упадете между двумя стульями, Камиль, никто вас не поднимет. Все будут стоять и смеяться.
– Надо же, какие метафоры, – заметила Люсиль.
– Скоро все это, – Фабр сложил ладони и резко развел, изобразив взрыв, – разнесет в клочья, как гнилой фрукт. – Внезапно он сломался. – Камиль, Бога ради, замолвите за меня словечко перед Робеспьером.
– Хорошо, хорошо, – поспешно сказал Камиль, желая унять Фабра. Ему не нравилось, что тот разоткровенничался перед Люсиль. – Говорите тише, слуги услышат. Что я должен сказать Робеспьеру?
– Если мое имя всплывет в разговоре, – Фабр задыхался от волнения, – просто упомяните, что я всегда был истинным патриотом.
– Сядьте и успокойтесь, – велела ему Люсиль.
Фабр растерянно огляделся. Схватил шляпу.
– Пойду я. Прошу прощения, Люсиль. Я сам найду выход, не провожайте.
Камиль последовал за ним.
– Филипп, – прошептал он, – еще немало мелкой рыбешки, как называет ее Робеспьер, которую выловят прежде, чем дело дойдет до вас. Вам надо просто пересидеть.
От удивления Фабр приоткрыл рот:
– Почему вы так меня назвали? Моим первым именем?
Камиль улыбнулся.
– Берегите себя, – сказал он.
Затем Камиль вернулся к Люсиль.
– Что вы там шептали? – спросила она.
– Утешения.
– Прошу, не таи от меня ничего. Что он опять натворил?
– В августе – ты слышала об Ост-Индской компании? Так вот, мы неплохо на этом заработали. Помнишь, сначала акции рухнули, потом снова поднялись – надо было только покупать и продавать в нужное время.
– Отец об этом упоминал. Он не сомневался, что ты своего не упустил. Отец оценил вашу осведомленность, но добавил: в мои дни их просто назвали бы жуликами, однако в мои дни добродетельных членов Национального конвента не существовало и некому было проворачивать такие дела.
– Могу представить, как это было сказано. Он понимает, как это было проделано?
– Вероятно. Но не пытайся мне объяснять. Просто скажи, какие могут быть последствия.
– Компанию надо было ликвидировать. В Конвенте обсуждали, как это следует сделать. Возможно, ликвидация прошла не так, как хотелось Конвенту. Не знаю.
– Не знаешь?
– Не знаю подробностей. Фабр мог нарушить закон – чего раньше мы себе не позволяли – или был к этому близок.
– Послушать его, опасность угрожает и тебе, и Дантону.
– Дантона могли в это втянуть. По словам Фабра, если в бумагах Дантона начнут копаться, могут выйти неприятности.
– Я уверена, – Люсиль попыталась выразиться осторожно, – что Дантон уйдет от ответственности – он же мастер сваливать все на других?
– Видишь ли, Фабр – его друг. Когда мы служили в министерстве, я пытался намекнуть ему, что Фабр выходит за более или менее установленные рамки. Он ответил: «Фабр – мой приятель, мы через многое прошли вместе. И многое друг о друге знаем».
– Значит, Жорж его прикроет?
– Не знаю. И не хочу, чтобы они делились этим со мной. Тогда я буду чувствовать, что обязан рассказать обо всем Робеспьеру, а он расскажет комитету.
– Возможно, так и следует поступить. Расскажи обо всем Робеспьеру. Если существует опасность, что тебя втянут в это дело, лучше первым во всем признаться.
– Но это значит помочь комитету. А я не желаю ему помогать.
– Если комитет способен править твердой рукой, безответственно отказывать ему в помощи.
– Я ненавижу твердую руку.
– Когда начнутся большие суды?
– Скоро. Дантон не в силах этому помешать – он очень плох. И Робеспьер не в силах. По крайней мере в одиночку.
– Мы по-прежнему выступаем за суды?
– А как же! Роялисты, бриссотинцы…
Закон о подозрительных лицах. Подозрительными считаются: те, кто оказывал ту или иную поддержку тирании (королевской тирании, тирании Бриссо…); кто не может доказать, что исполнял свой гражданский долг; кто не голодает, но при этом не имеет видимых средств к существованию; кто отказался получать документ о гражданстве в своей секции; кто был снят с государственной должности Конвентом или его представителями; кто принадлежит к аристократической семье и не выказывает неизменного и исключительного революционного рвения; а также эмигранты.
Впоследствии будет заявлено (гражданином Демуленом), что на основании этого закона задержали двести тысяч человек. Наблюдательный комитет каждой секции обязан составлять списки подозрительных лиц, изымать документы и размещать арестованных в надежном месте. Эти места назовут «национальными зданиями» – монастыри, брошенные дворцы, пустые склады. У Колло д’Эрбуа есть идея получше. Он предлагает сгонять подозрительных в заминированные здания и подрывать их.
