– Люсиль, – сказал он, – я хочу разделить с вами постель.
Бог свидетель, не с этого он собирался начать разговор.
Она покачала головой:
– Я вас боюсь, Жорж. И потом, чью постель? Здешние постели меня пугают. На вашей есть корона, на нашей золотые херувимы. Мы вечно врезаемся в их позолоченные пятки и кулачки.
– Люсиль, умоляю, вы мне нужны.
– Сомневаюсь, что вы хотите нарушить заведенный порядок. Вы вежливо спросили, я ответила отказом – так и должно быть. Не сегодня. Потом вы станете вспоминать об этом в связи с Робеспьером и возненавидите меня, а этого я точно не перенесу.
– Нет, ни за что. – Его тон резко изменился. – Кто вам сказал про Робеспьера?
– Удивительно, сколько можно узнать, если сидеть тихо и не открывать рта.
– Выходит, Камиль знал, знал, он должен был знать, что задумал Робеспьер?
И снова она коснулась его лица, и мягкость этого прикосновения была почти благоговейной.
– Не спрашивайте, Жорж. Лучше не спрашивайте.
– И вы не возражаете? Вы одобряете наши действия?
– Я бы возразила, но я – часть всего этого. Габриэль не в силах это стерпеть – она думает, ваша душа проклята, а заодно и ее. Что до меня, я встретила Камиля, когда мне было лет двенадцать-тринадцать, и подумала, вот она, преисподняя. С чего бы мне хлопотать теперь? Габриэль вышла замуж за приятного молодого адвоката. Чего нельзя сказать обо мне.
– Не пытайтесь убедить меня, будто знали, что вас ждет.
– Можно знать. И не знать.
Он взял ее руку, запястье, крепко сжал:
– Лолотта, пора положить этому конец. Я не Фрерон, не Дийон, я не из тех мужчин, с которыми вы флиртуете. Я не позволю себя дурачить.
– И как вы поступите?
– Я намерен овладеть вами.
– Жорж, вы мне угрожаете?
Он кивнул.
– Кажется, да, – задумчиво ответил он. – Кажется, я должен.
Он встал.
– Что ж, такое со мной впервые, – промолвила Люсиль, глядя на него снизу вверх с нежной самоуверенной улыбкой. – Но вы умудрились пренебречь всеми условностями, Жорж. Это все, на что вы способны, если хотите соблазнить женщину? Не сводить с меня глаз и иногда ненароком ко мне прижиматься? Почему вы не изнываете от любовной тоски? Почему не вздыхаете? Почему ни разу не написали мне любовный сонет?
– Потому что видел, чего этим добились другие ваши воздыхатели, – ответил он. – Черт подери, дерзкая девчонка, это просто смешно.
Он подумал: а ведь она меня хочет, сучка. Она подумала: это отвлекает его от других мыслей.
Подхватив бумаги, он направился в свой кабинет. Кошка прыгнула на колени Люсиль и свернулась калачиком. Люсиль сидела и смотрела в очаг, словно старая дева.
Около тысячи четырехсот человек были убиты. Мелочь в сравнении с обычным сражением. Но давайте рассуждать (как рассуждала Люсиль): у каждого человека только одна жизнь, другой не будет.
Выборы в Национальный конвент проводились по обычной двухуровневой системе, и девятьсот выборщиков шагали на собрание к якобинцам мимо свежих трупов, сваленных кучами на улицах.
Были случаи, когда голосование повторяли, пока кандидат не набирал абсолютного большинства. Кандидат мог баллотироваться в нескольких частях страны. Ему не требовалось обязательно быть гражданином Франции. Разнообразие кандидатов могло сбить выборщиков с толку, но Робеспьер неизменно приходил на помощь. Он неуверенно обнял Дантона, когда тот получил девяносто один процент голосов – хорошо, пусть не обнял, а слегка похлопал по рукаву. Он сорвал аплодисменты, когда сам победил Петиона в открытом соперничестве, заставив того искать место депутата от провинции. Робеспьер хотел, чтобы депутаты от Парижа создали антибриссотинский блок. Он был польщен и одновременно обеспокоен, когда в Париже его младший брат Огюстен взял верх над соперником – не повлияла ли его фамилия на исход голосования? Однако как-никак Огюстен усердно трудился ради дела революции в Аррасе, пришло ему время завоевывать столицу. Будет мне помощник, подумал Робеспьер, ослепительно улыбнувшись, и на пару минут даже помолодел.
Журналист Эбер нигде не получил больше шести голосов. И снова чело Робеспьера разгладилось, а челюсть разжалась. У Эбера были сторонники среди санкюлотов, хотя сам он ездил в карете. Эбер in propria persona
[24] был менее важен, чем образ, за которым он прятался. По счастью, печник Папаша Дюшен не станет дымить своей демократической трубкой на скамье Конвента…
Однако не все шло гладко… Английский ученый Пристли вроде бы набрал довольно сторонников, чтобы победить Марата.
– Ныне мы нуждаемся не в исключительных личностях и не в иностранных знаменитостях, а в тех, кто во имя революции прятался по подвалам. И даже, – добавил Робеспьер, – в мясниках.
В словах Робеспьера не было никакой иронии. На следующий день Лежандр получит свой мандат. А равно и Марат.
Протеже Робеспьера Антуан Сен-Жюст вскоре явится в Париж, и герцог Орлеанский будет сидеть рядом с тем, кому некогда платил и оказывал покровительство. Задумавшись над новой фамилией, герцог выбрал старую полунасмешливую кличку – теперь он Филипп Эгалите.
Тень беспокойства восьмого сентября.
– Какой-то нахальный умник из бриссотинцев, – сказал Лежандр, – некий Керсен, набрал довольно голосов, чтобы не допустить Камиля до второго тура. Что нам делать?
– Не расстраивайтесь, – утешил его Дантон. – Уж лучше пусть будет нахальный умник.
Его не удивило, что выборщики не торопились доверить Камилю бразды правления. Впрочем, соперник Камиля под определение умника не подходил – он был морским офицером из Бретани и заседал в первом составе Национального собрания.
– Гражданин Лежандр, – промолвил Робеспьер, – если против Камиля злоумышляют, я подавлю этот заговор.
– Постойте… – начал Лежандр. Он не стал договаривать, но явно занервничал. Ни о каком заговоре он не упоминал, но гражданину Робеспьеру было достаточно намека. – И что вы намерены сделать?
– Я внесу предложение, чтобы до завершения выборов один час в день выделялся для дискуссии о достоинствах кандидатов.
– А, дискуссия, – облегченно вздохнул Лежандр.
На мгновение ему подумалось, что Робеспьер намерен выписать ордер на арест Керсена. Еще на прошлой неделе вы понимали, с кем имеете дело, на этой все изменилось, что в некотором смысле придавало Робеспьеру вес.
Дантон усмехнулся:
– Советую вам составить список достоинств Камиля. Нам не хватает вашей находчивости. Даже не знаю, как вы его аттестуете, разве что «исключительно одаренным».
– Вы хотите, чтобы он прошел? – сурово вопросил Робеспьер.
