Верньо, нынешний председатель, давно бросил попытки отличить правду от вымысла. Внизу под ним собралось больше чужаков, чем депутатов. Каждые несколько минут дверь распахивалась, впуская закопченных усталых людей, шатающихся под весом того, что, если не предъявить это Национальному собранию, будет разграблено. Скоро дойдет до того, думал Верньо, что к ногам нации начнут складывать инкрустированные стульчаки и собрания сочинений Мольера. Школа верховой езды стала напоминать аукцион подержанных вещей. Верньо нервно теребил галстук.
Запертые в душной каморке для газетчиков, королевские дети уснули. Король, дабы поддержать силы, грыз ножку каплуна, время от времени вытирая пальцы о темно-лиловый сюртук. На скамье под ним депутат уронил голову на руки.
– Всего и вышел по нужде, – твердил он. – И тут на меня налетел Камиль Демулен. Прижал к стене и заставил признать Дантона папой римским. Или кем-то еще. Может быть, самим Господом, они еще не решили, но если я не проголосую за него, то вскоре проснусь с перерезанной глоткой.
В нескольких скамьях от него Бриссо совещался с бывшим министром Роланом. Мсье Ролан был желтее обычного, он прижимал к груди пыльную шляпу, словно держал последнюю линию обороны.
– Национальное собрание следует распустить, – сказал Бриссо, – и провести новые выборы. До окончания этой сессии мы должны назначить новый кабинет, новый совет министров. Да, именно сейчас – страна нуждается в управлении. Вы можете вернуться на пост министра внутренних дел.
– Правда? А как же Сервен? Клавьер?
– И они вернутся. – Я был рожден для этого, подумал Бриссо, – формировать правительства. – Все вернется к тому положению, что было в июне, за исключением королевского вето. И Дантона, который станет одним из ваших коллег.
Ролан вздохнул:
– Манон это не понравится.
– Ей придется смириться.
– Какое министерство мы доверим Дантону?
– Какая разница, – кисло промолвил Бриссо, – раз уж он теперь у власти.
– Неужели до этого дошло?
– Если бы вы побывали сегодня на улице, вы бы в этом не сомневались.
– А вы побывали сегодня на улице? – В чем в чем, а в этом Ролан сомневался.
– Мне рассказывали, – ответил Бриссо. – Весьма подробно. Он их вождь. Они готовы порвать за него глотки. Что вы об этом думаете?
– Неужели так должна начинаться республика? – промолвил Ролан. – Поддадимся ли мы давлению толпы?
– Куда это собрался Верньо? – спросил Бриссо.
Председатель подал знак своему заместителю.
– Прошу, дайте мне пройти, – вежливо попросил он.
Бриссо следил глазами за Верньо. Вполне возможно, что альянсы, фракции, пакты будут предложены, созданы, распущены, и, если не быть везде, не участвовать в каждом разговоре, он может утратить свой статус самого информированного человека во Франции.
– Дантон – прожженный плут, – сказал Ролан. – Возможно, ему подойдет пост министра юстиции?
У двери, лицом к лицу с Камилем, Верньо был неспособен в полной мере проявить свое ораторское мастерство. Мы всё видим, всё понимаем и полностью разделяем, говорил он. После трехминутной тирады Камиль впервые запнулся.
– Скажите, Верньо, я повторяюсь?
Верньо выдохнул:
– Немного. Но то, что вы должны сказать, так свежо и занятно. Вы говорите, завершить то, что начали. Но каким образом?
Камиль обвел рукой Школу верховой езды и орущие улицы:
– Я не понимаю, почему король еще жив. Люди куда лучше его мертвы. А многочисленные депутаты? Роялисты, которых затолкали в тюрьмы?
– Но вы не можете убить всех. – Голос оратора дрогнул.
– Почему не можем?
– Я сказал «не можете», но имел в виду «вам не следует этого делать». Дантону ни к чему лишние трупы.
– Вы уверены? Не знаю. Я не видел его несколько часов. Думаю, это он устроил Капетам побег из дворца.
– Похоже на то, – сказал Верньо. – Почему он так поступил?
– Не знаю. Возможно, из человеколюбия.
– Но вы в этом не уверены.
– Я не уверен в том, что не сплю.
– Думаю, вам пора домой, Камиль. Вы говорите невпопад.
– Правда? Как вы добры. Если бы вы говорили невпопад, я бы мысленно делал зарубки на память.
– Нет, не делали бы, – примиряюще сказал Верньо.
– Делал бы, – настаивал Камиль. – Мы вам не доверяем.
– Вижу, но я сомневаюсь, что вам надо и дальше тратить энергию, запугивая людей. Вы не думаете, что Дантон нужен нам в любом случае? Не из-за того, что он может натворить, если его отстранят от власти, – я убежден, это будет именно так ужасно, как вы говорите, – но потому, что верим: он единственный способен спасти нацию.
– Нет, – ответил Камиль. – Такое мне в голову не приходило.
– Вы не разделяете нашей веры?
– Разделяю, но я привык верить в одиночку. Уже много лет. И главным препятствием моей вере всегда был сам Дантон.
– На что он рассчитывает?
– Ни на что, он спит.
– Послушайте, я намерен обратиться к Национальному собранию. Будет лучше, если этот сброд разойдется.
– Они были суверенным народом, пока сегодня вечером не привели вас к власти. А теперь они сброд.
– Здесь некоторые настаивают на отстранении короля. Национальное собрание издаст соответствующий декрет. И созовет Национальный конвент, чтобы выработать конституцию для республики. Думаю, вам следует пойти домой и выспаться.
– Нет, пока я не услышу это собственными ушами. Если я уйду, все может пойти прахом.
– Безумие разлито в воздухе, – пробормотал Верньо. – Давайте оставаться разумными.
– Это неразумно.
– Это очень разумно, – мягко промолвил Верньо. – Мои коллеги не намерены полагаться на случай и предрассудки, они хотят руководствоваться здравым смыслом.
Камиль мотнул головой.
– Поверьте… – Верньо запнулся. – Что за ужасный запах?
– Думаю, – Камиль запнулся, – сжигают тела.
– Да здравствует республика, – промолвил Верньо и начал пробираться к председательскому помосту.
Часть 5
Террор есть не что иное, как быстрая, строгая, непреклонная справедливость… Он не столько частный принцип, как частное следствие общего принципа демократии, используемого при наиболее неотложных нуждах отечества… Революционное правление – это деспотизм свободы против тирании.
Максимилиан Робеспьер (Перевод Ф. Б. Шуваевой)
Одним словом, во времена этих правлений естественная смерть известного человека была так редка, что подавалась как событие и сохранялась историками для грядущих поколений. За время одного консульства, повествует хронист, понтифик по имени Пизоний умер в собственной постели, и это сочли чудом.
