– Чего ради? – спросил Фрерон.
– Людей нельзя убивать, как собак, мсье, – ответил мальчишка. Его губы тряслись.
– Я иду, – сказал Камиль.
Когда они дошли до двора, Фрерон поднял руку:
– Смотрите, Теруань.
– Да, – спокойно ответил Камиль. – Ее убьют.
Теруань возглавляла нападающих, это была ее личная маленькая Бастилия. Разрозненная толпа обрела вожака, и уже было поздно спасать узников, потому что, перекрывая крики, перекрывая ее голос, трещало дерево и стекло. Она вела нападавших, когда они бились в дверь, словно звери в загоне, и разгибали прутья на окнах. Вот только рвались они внутрь, а не наружу. Остановленные штыками в узком проходе, нападающие на время отступили, но потом принялись снова ломать здание, словно пожиратели камней, не помышляя об осаде. У них были кирки, и они пустили их в ход. Позади толпы раздавались крики тех, кто ее подбадривал, потрясая кулаками и оружием.
Заметив гвардейскую форму и трехцветные ленты, часть толпы расступилась, давая им проход. Но не успели они достичь переднего края, юный гвардеец остановил Камиля, положив ему руку на плечо.
– Вы уже ничего не сделаете, – сказал он.
Теруань была в черном, пистолет за поясом, сабля в руке, лицо пылало. Раздался крик:
– Узников выводят!
Она встала напротив двери и, как только появился первый узник, подала сигнал тем, кто толпился вокруг с саблями и топорами.
– Неужели ее никто не остановит? – воскликнул Камиль.
Сбросив с плеча руку мальчишки, он устремился вперед, крича, чтобы ему дали дорогу. Фрерон кинулся за ним, схватил его за локоть, пытаясь удержать, но Камиль вырвался. Толпа расступилась, давая проход двум патриотическим официальным лицам.
Но затишье продлилось лишь несколько секунд: из первых рядов донесся животный вой, Теруань уронила руку, словно палач, и сабли с топорами взялись за работу – узников одного за другим выволакивали во двор навстречу смерти.
Камиль пробивался вперед, национальный гвардеец за ним. Луи Сюло был четвертым в колонне узников. От вопля Теруань толпа отпрянула, давя тех, кто стоял сзади, обездвижив Камиля, прижав его руки к бокам. Он успел заметить, как Теруань приблизилась к Луи и что-то сказала ему на ухо. Луи поднял руку, словно вопрошая, теперь-то не все ли равно? Этот жест, отпечатавшийся в мозгу Камиля, был последним жестом Луи. Он видел, как Теруань подняла пистолет, но выстрела не услышал. Спустя несколько секунд их окружали умирающие, а тело Луи Сюло – возможно, он еще дышал – оттащили в толпу, где над ним взвились руки и клинки. Фрерон что-то проорал в лицо национальному гвардейцу, и юноша с красным от изумления и ярости лицом вытащил саблю и крикнул, что пора выбираться. Их ноги оскальзывались в крови.
– Вы ничем не могли помочь, – повторял юноша. – Прошу вас, Камиль, я пришел слишком поздно, и вообще они были роялисты, вы правда ничем не могли помочь.
Люсиль пришлось выйти из дома, чтобы купить хлеба на завтрак. Просить Жанетту не было смысла – с наступлением дня ее нервы не выдержали, и теперь она носилась по комнате кругами, словно безголовая курица.
Люсиль прижала корзину к себе. Поверх платья она натянула жакет, хотя стояла жара, но ей больше некуда было спрятать нож. Никто не знал, что он у нее есть, она и сама старалась думать об этом пореже, и все равно на всякий случай держала нож при себе. Подумать только, мысленно рассуждала она, я могла бы жить на правом берегу, выйти замуж за чиновника из казначейства. Сидела бы, подобрав под себя ноги, и вышивала носовой платок орнаментом из вьющихся роз. Вместо этого я на улице Кордельеров, иду за багетом с трехдюймовым ножом.
Она заглядывала в глаза соседям. Кто бы мог подумать, что в нашей секции столько роялистов?
– Ты шлюха убийцы, – сказал ей кто-то.
Она продолжала улыбаться, почти безумной улыбкой, которой научилась у Камиля, дразнящей улыбкой, которая подначивала, только попробуй. В воображении Люсиль выхватывала нож и вонзала его в пружинящее тело. На обратном пути прямо рядом с дверью какой-то мужчина, узнав ее, плюнул ей в лицо.
Она остановилась, стерла плевок, взлетела по ступеням и села, держа хлеб на коленях.
– Вы будете есть этот хлеб? – спросила Жанетта, скручивая и раскручивая подол фартука.
– Разумеется, он достался мне слишком дорого. Соберись, Жанетта, и свари нам кофе.
Из гостиной раздался голос Луизы:
– Габриэль сейчас потеряет сознание.
Вероятно, в тот день Люсиль так и не позавтракала – эта деталь совершенно ускользнула из ее памяти. Они уложили Габриэль, ослабили корсаж и принялись ее обмахивать. Открыли окно, но шум с улицы нервировал Габриэль, поэтому окно снова закрыли и теперь умирали от духоты. Когда Габриэль задремала, они с Луизой по очереди читали друг другу вслух, сплетничали, немного бранились, рассказывали истории из своей жизни. Прошли часы, прежде чем появились Камиль и Фрерон.
Фрерон шлепнулся в кресло.
– Тел там вот столько. – Он показал рукой от пола. – Простите, Люсиль, но Луи Сюло мертв. Да, мы видели своими глазами, его убили у нас на глазах.
Ему хотелось, чтобы Камиль сказал: Фрерон спас мне жизнь или по крайней мере уберег от чего-то очень-очень глупого. Но Камиль промолвил:
– Бога ради, Кролик, сохрани это для своих мемуаров. Если ты скажешь еще хоть слово о том, что было утром, я тебя ударю, и сильно.
Увидев Камиля живым, Жанетта взяла себя в руки и наконец-то сварила кофе. Габриэль, спотыкаясь, выползла из спальни, на ходу затягивая корсаж.
– Я не видел Франсуа с утра, – сказал Камиль Луизе на удивление ровным голосом, словно и не было никакого заикания. – Жорж-Жака я тоже не видел, но он подписывает декреты в мэрии, соответственно, жив и здоров. Луи Капет с семьей оставили дворец и сейчас в Школе верховой езды. Национальное собрание заседает с утра до вечера. Не уверен, что швейцарцы знают о том, что король покинул дворец, не говоря об атакующих. Не уверен, что мы с самого начала собирались их предупредить. – Он встал, сжал Люсиль в объятиях. – Я должен переодеться, у меня на одежде кровь, а потом я снова уйду.
Фрерон хмуро посмотрел на него.
– Боюсь, позже на него накатит, – сказал он. – Я Камиля знаю. Все это не для него.
– Почему? – спросила Люсиль. – По-моему, он наслаждается происходящим.
Ей хотелось спросить, как умер Луи Сюло, как и почему. Но сейчас не время. Как заметил Дантон, она умная девочка, воплощенный здравый смысл. Мария Стюарт на стене, палач подходит к ней, она хороша собой и стройна, и на лице ее играет слабая улыбка мученицы. Розовые шелковые подушки окончательно утратили лоск, Камиль мог бы предупредить ее, но не стал. У синей кушетки знающий вид, словно она многое повидала на своем веку. Люсиль Демулен двадцать два года, она жена, мать, хозяйка дома. В эту августовскую жару – муха бьется в стекло, на улице кто-то насвистывает, ребенок плачет этажом выше – она чувствует, что ее душа встала на место, ее маленькая, грешная, смертная душа. Раньше она помолилась бы за погибших. Сейчас она думает, какого черта, есть живые, о которых я должна позаботиться.
