– Господин мэр, никому не дозволено сидеть внутри или рядом с королевскими апартаментами. Если на то не поступило особых указаний. А вы разве не знали?
Обезьяна бросила страдальческий взгляд на товарищей. Церемониальная шпага болталась вдоль иссохшей старческой голени. Все дрессированные обезьяны носили такие шпаги. Петион фыркнул и продолжил путь.
Король выглядел осоловелым, он привык спать долго и в строго определенные часы. Антуанетта сидела с прямой спиной, сжав габсбургскую челюсть – она выглядела в точности так, как представлял Петион. Пьер-Луи Редерер, больший чин из департамента Сены, стоял рядом с креслом королевы. Он держал три массивных переплетенных тома и беседовал с маркизом де Мандатом, командиром Национальной гвардии.
Петион поклонился, но не слишком низко и ничуть не подобострастно.
Петион. Что это у вас, Редерер? Сегодня нам не понадобятся своды законов.
Редерер. Я размышлял, правомочен ли департамент ввести военное положение в границах города, буде возникнет надобность.
Мадам Елизавета. И что?
Редерер. Думаю, что нет, мадам.
Петион. Я правомочен.
Редерер. Да, но я решил проверить, в случае если вы… замешкаетесь.
Король (мрачно). Как было двадцатого июня.
Петион. Забудьте вы про ваши своды законов. Выбросите их. Сожгите. Съешьте. Или оставьте, будете стучать ими по головам. Все лучше, чем теми зубочистками, которые они носят.
Мандат. Петион, вы понимаете, что с юридической точки зрения именно вы отвечаете за охрану дворца?
Петион. Охрану от кого?
Королева. Мятежники орудуют у вас под носом.
Мандат. У нас нет оружия.
Петион. Совсем?
Мандат. Его недостаточно.
Петион. Какая недальновидность.
Габриэль села, зашуршали юбки. Люсиль вскрикнула со сна.
– Это всего лишь я, – сказала Габриэль. – Они ушли.
Луиза Робер осела на пол и сжала ладони.
– Они будут звонить в набат? – спросила Люсиль.
– Да, уже скоро.
Затылок заломило от предвкушения, она закрыла лицо руками, и слезы заструились у нее между пальцами.
В полночь Дантон вернулся. При звуке его шагов Габриэль подпрыгнула, и женщины бросились в гостиную.
– Почему так рано?
– Я же говорил, что вернусь. Если все пройдет гладко, я обещал вернуться к полуночи. Почему ты никогда мне не веришь?
– А все прошло гладко? – потребовала ответа Люсиль.
Он раздраженно смотрел на женщин, сейчас они ему мешали.
– Разумеется, иначе бы меня здесь не было.
– Где Франсуа? Куда вы его отослали?
– Какое мне дело до того, где Франсуа? Если там, где я его оставил, то в мэрии. Пожара там нет, как нет и стрельбы.
– Но чем тогда вы были заняты?
Дантон сдался:
– В мэрии собираются патриоты. Они хотят принять власть у нынешней Коммуны и объявить себя Повстанческой коммуной. Затем патриоты de facto установят контроль над городом.
Габриэль:
– Что значит de facto?
– Это значит: то, что они сделают сейчас, потом обретет силу закона, – сказала Люсиль.
Дантон рассмеялся:
– Как изящно вы выражаетесь, мадам! Замужество определенно пошло вам на пользу.
– Мы не нуждаемся в вашем снисхождении, Дантон, – сказала Луиза Робер. – Мы знаем, в чем заключался ваш план, и спрашиваем, удалось ли его осуществить.
– Я собираюсь поспать, – сказал Дантон и шагнул в спальню, откуда они только что вышли, захлопнув за собой дверь. Не раздеваясь, он повалился на кровать: глядя в потолок в ожидании набата, в ожидании сигнала, который заставит людей высыпать на улицы. Пробили часы, наступило десятое августа.
Часа через два они услышали шум. Люсиль последовала за Габриэль.
За дверью стояла кучка незнакомцев, на лестнице было тихо.
Один из незнакомцев представился:
– Антуан Фукье-Тенвиль, к вашим услугам. Нам нужен Дантон. – Его учтивость выглядела заученной и резковатой – обходительность зала суда.
Габриэль отступила от двери:
– Я должна его разбудить?
– Да, он нужен нам, моя дорогая. Время пришло.
Она показала в сторону спальни. Фукье-Тенвиль склонил голову, приветствуя Люсиль:
– Доброе утро, кузина.
Она скованно кивнула. У Фукье были густые черные волосы и смуглая кожа, но волосы прямые, черты лица резкие, а губы сжаты, словно он готовился к худшему. Возможно, между ним и Камилем существовало семейное сходство, но Камиля всегда хотелось коснуться, а при виде его кузена такая мысль просто не приходила вам в голову.
Габриэль последовала за мужчинами в спальню. Люсиль обернулась к Луизе Робер, открыла рот, хотела что-то сказать – и поразилась злобе, написанной на ее лице.
– Если что-нибудь случится с Франсуа, я сама прирежу эту свинью.
Люсиль распахнула глаза. Короля? Нет, свиньей Луиза называла Дантона. Люсиль не нашлась с ответом.
– Видели этого человека? Фукье-Тенвиля? Камиль говорит, все его родственники такие.
Голос Дантона пробивался между другими голосами:
– Фукье… с утра первым делом… не спешите… добраться до Тюильри в нужное время, Петион должен знать… пушки на мостах… скажите им, пусть поторопятся.
Он вышел, поправил галстук, провел пальцами по синеватым щекам.
– Жорж-Жак, – сказала Люсиль, – у вас неуместно грозный вид. Настоящий человек из народа.
Дантон усмехнулся, положил руку ей на плечо, сжал его с такой силой, что она едва удержалась от крика.
– Я ухожу. В мэрию. Иначе за мной придут сюда. – У двери он остановился. Он не стал целовать жену на прощание, чтобы не вызвать новый поток слез. – Лолотта, я оставляю дом на вас. Постарайтесь не слишком волноваться.
Они услышали, как он спускается по ступеням.
– Как ваши дела, маленький человечек?
– Я неуязвим для пуль и вашего остроумия, – ответил Жан-Поль Марат.
– С утра вы выглядите еще хуже.
– Моя ценность для революции определяется не моими декоративными качествами, Дантон. Впрочем, как и ваша. Мы люди действия, не правда ли? – Как всегда, Марат как будто развивал некую понятную лишь ему одному шутку. – Приведите сюда Мандата.
– Он все еще во дворце? Пошлите за Мандатом, – бросил Дантон через плечо. – Передайте ему мои наилучшие пожелания и требование Коммуны немедленно явиться в мэрию.
