– Может, это наши.
– Ерунда ты говоришь… Бегут навстреча, глаза протри. Точно это красные.
Селиман, преисполненный, как всегда, рвения, спешит к капралу и возвращается вместе с ним. Тот – низкорослый, смуглый эстремадурец с грязными зубами – сонно вглядывается и наконец выносит свой вердикт:
– Красные. Они с оружием?
– А бог их знает.
– Вот и я хочу это знать.
– Да не разглядеть отсюда, – говорит Горгель.
Капрал со вздохом глядит на солнце, потом досылает патрон в ствол и оборачивается к Горгелю и мавру:
– Давайте-ка прикажем остановиться. Если не послушаются или будут дурака валять – стреляйте.
Оба, взяв винтовки наперевес, следуют за ним. Беглецы меж тем скрылись в кустарнике. Может быть, заметили приближение солдат и спрятались, не зная, на кого нарвались. Когда до них остается шагов двадцать, капрал знаком приказывает мавру и Горгелю остановиться. Потом вскидывает винтовку и наводит ее на кустарник:
– Эй вы, а ну покажись. Выходи по одному.
Молчание.
– Бросайте оружие, руки вверх и выходите, а не то будем стрелять. Считаю до трех. Раз!.. Два!..
Из кустов появляются три безоружных человека с поднятыми руками. Все трое молоды, волосы всклокочены, одежда в грязи, на ногах – альпаргаты. Один – в синем комбинезоне, на двух других – причудливая смесь армейского обмундирования и гражданской одежды. Все трое трясутся, как в приступе малярии.
– Подойдите! Медленно! Руки не опускать.
Они покорно подчиняются. От страха мутнеют глаза, глядящие в дула нацеленных на них винтовок.
– Кто вы? – спрашивает один.
– Вопросы здесь я задаю! – обрывает капрал. – Откуда идете?
Они показывают назад – на берег, выше по реке.
– Из города.
– А куда пробирались?
Они переглядываются в испуге. Парень в комбинезоне очень внимательно всматривается в тех, кто взял их в плен – чем вооружены, во что одеты. Останавливает взгляд на Селимане и, признав в нем мавра, немного успокаивается.
– Вы националисты?
– Я спросил: куда пробирались?
Солдат, не в силах решиться, судорожно сглатывает. Потом, будто сказав про себя «была не была», отвечает:
– Хотели перебежать на вашу сторону.
– А винтовки ваши где?
– Бросили.
– Если ваши поймают без оружия да с намерением перейти к врагу, расстреляют моментально.
– Знаю. Потому мы и спрятались, когда вас увидели.
– А как узнали, что мы не красные?
Парень показывает на Селимана, который закинул винтовку за спину и деловито обшаривает карманы пленных.
– Из-за него, наверное.
– А у красных, что ли, мавров нет?
– Нет, насколько я знаю.
– Ну что ж, повезло вам, дуралеям… Мы националисты, сражаемся за Испанию. Откуда будете?
– Я из Кастельона, а эти двое из Мурсии.
– А попить не дадите? – спрашивает другой республиканец.
– Дадим чуть погодя, – отвечает капрал, поглядев на мавра. – Документы у кого-нибудь из них имеются?
Тот качает головой:
– Никаких. Только письма и карточки…
Парень в комбинезоне показывает на заросли:
– Мы их порвали, как вас увидели.
– Давно вас призвали?
– Меньше месяца. Но мы с самого начала хотели перейти на вашу сторону.
– Это ты расскажешь, когда вас допрашивать будут.
Селиман тем временем, присев на корточки, раскладывает на земле добычу: полупустую пачку сигарет, бумажники с фотографиями, замусоленные – видно, что их часто читали, – письма, республиканские купюры, две зажигалки, краюху черствого хлеба, книжечку бумаги для самокруток, наручные часы, ножичек, золотое кольцо. Как нечто само собой разумеющееся, делит сигареты между Горгелем и капралом, а остальное прячет в карман.
– Ну как там у вас дела? – спрашивает капрал.
– Да хреново… Потери большие, а за спиной река. Гонят нас на убой. А мы ведь из береговой обороны. Нас привезли обманом, толком не одели, не вооружили, а всего ученья было – на плацу. Мы только два дня назад и выстрелили-то впервые.
Капрал поворачивается к Горгелю и Селиману:
– Отведете их в тыл, сдадите там под расписку – и сразу же назад.
С винтовками за плечом, оба, расслабившись, конвоируют перебежчиков к шоссе. Чем дальше от линии фронта, тем веселей делаются франкисты – они даже перешучиваются между собой. Вскоре доходят до шоссе и шагают по нему еще полкилометра, оставляя позади два КПП, а потом огибают каменистое урочище, где двое суток назад отбивали атаку республиканских танков, – противотанковые орудия, закамуфлированные ветками, и сейчас стоят там – и входят в перелесок, полный солдат.
Тянет дымком. Среди палаток, грузовиков и мулов стоит полевая кухня, к которой выстроилась длинная очередь солдат с алюминиевыми мисками, меж тем как уже получившие свою порцию, присев на землю, скребут их ложками. Что твой птичий двор, думает Горгель, в котором проснулся аппетит.
Пехотный лейтенант, сидящий перед палаткой, ограничивается тем, что равнодушно осведомляется:
– Перебежчики или пленные?
– Говорят, шли к нам.
Наскоро опросив республиканцев, лейтенант пишет расписку:
– Держи. И отведи их вон туда, назад, к сержанту Мартинесу.
И окончательно теряет к ним интерес. Горгель и мавр ведут республиканцев, уточняя у встречных маршрут, и наконец оказываются у окруженного рожковыми деревьями оврага, где под охраной нескольких солдат сидят человек сто – они разделены на две группы. Мартинесу – лет сорок, он курчавый, небритый, с грубыми руками и неприятным выражением лица.
– Если перебежчики – давай к этим, вон туда, – и он показывает на ту кучку, где людей поменьше: их единственная привилегия в том, что сидят они не на солнцепеке, а в тени.
– Мы же сторонники генерала Франко, – слабо возражает парень в синем комбинезоне. – Потому и пришли к вам.
Сержант щелкает языком, давая понять, что слышал это сто раз.
– Ну ясное дело, как же иначе? Тут других и нет… Но ничего, мы это дело разъясним. А пока ступай вон туда и сиди тихо. Пошел!
– Но послушайте… я ведь…
Сержант отвешивает ему оплеуху, отчетливо-звонкую, как выстрел.
– Пошел, куда сказано!
Горгель чувствует толчок в бок, оборачивается к мавру: тот глазами показывает, что пора уходить. Горгель и сам того же мнения, но еще до того, как повернуться спиной к овражку, он успевает бросить взгляд на другую группу пленных. Понурые, грязные, в разодранном обмундировании, иные босиком, они сидят или лежат на земле, приткнувшись друг к другу. Кое у кого головы покрыты носовыми платками – живое и жалостное воплощение отчаяния и разгрома. Горгель уже отводит было взгляд, но вдруг замечает, что какой-то человек средних лет, с костлявым лицом, заросшим многодневной щетиной, очень пристально смотрит на него. Это лицо смутно знакомо Горгелю, но он не может вспомнить, кто это. И он с беспокойством видит, как тот встает, окликает конвоира, о чем-то коротко говорит с ним, а солдат докладывает Мартинесу.
