– Люди готовы, господин лейтенант.
Сержант Владимир тоже выглядит не лучшим образом – в светло-русой щетине стала заметна седина, морщины кажутся глубже, славянские глаза, воспаленные пороховым дымом, будто подернулись патиной усталости, как бывает у тех, кто подвергся длительному и тяжкому испытанию. И у него в крови гуляет стимулирующее снадобье. Когда из-за убыли в офицерах Пардейро принял командование 4-й ротой, он решил взять с собой бывшего белогвардейца и сделать его своим заместителем. Остатки 3-й роты, ужавшейся до размеров взвода и стоящей в резерве, теперь взял под начало капрал Лонжин, а легионеры из подкрепления идут в авангарде, благо у них остались опытные сержанты и капралы. Люди обстрелянные, люди боевые. Ночью неутомимый и надежный Тонэт – он с поразительным усердием по-прежнему вьется среди солдат – умудрился бесшумно провести два взвода через ближайшие дома. И сейчас, на рассвете, при поддержке минометов они открыли частый огонь по красным и ждут подхода основных сил для настоящей атаки.
Гул моторов заставляет Пардейро обернуться. Оставляя за собой клубы серого дыма, приближаются два легких германских танка, получивших прозвище «черныши». В отличие от русских Т-26, они вооружены не пушками, а спаренными пулеметами в башнях и бронированы так, что могут поддерживать пехоту интенсивным огнем, придвинувшись очень близко к позициям противника. Из открытого люка первой машины показывается голова командира в очках и черном берете: ночью Пардейро разработал с этим сержантом-канарцем план атаки. Поздоровавшись, он влезает на броню и показывает цель – надо пробиться к церкви и городской площади. От танка исходит смешанный запах разогретого двигателя, бензина, машинного масла, смазки.
– В конце улицы большая баррикада, – говорит лейтенант. – Мы начнем выдвигаться через десять минут. От дома к дому, с обеих сторон и прикрывая вас.
– У них есть противотанковые орудия, что ли? – спрашивает осторожный танкист.
– Разведка ничего не обнаружила.
Сержант морщится. Он обеспокоен и, когда говорит, глотает половину слогов.
– Если ваша пехота отстанет и мы останемся на этих улочках одни – нам крышка.
Пардейро показывает ему на две длинные цепочки фалангистов в раскрытых на груди форменных рубахах с засученными рукавами: сжимая винтовки, они сидят или стоят на коленях вдоль обеих сторон улицы, напряженно вглядываются в пустырь, по которому им предстоит наступать, когда поступит приказ.
– Будь покоен, – говорит он. – Люди у меня умелые. Кое-кого я уже рассадил по домам, а остальные пойдут следом за вами, как приклеенные. – Спрыгнув на землю, он подносит руку к пилотке. – Желаю удачи.
– Спасибо.
Танкист, козырнув, скрывается в люке, захлопывает крышку. Пардейро подходит к сержанту Владимиру:
– Сейчас пойдем… Скомандуй примкнуть штыки.
Звучит приказ, и под солнцем взблескивают на стволах маузеров широкие ножевые лезвия. Лейтенант машинально, по неизбывной привычке, озирается в поисках своего горниста, которого дня два как похоронили. И его, и ординарца Санчидриана. Скольких уже нет, думает он печально. А скольких еще не будет. И как странно, что сейчас они будут наступать там же, где четыре дня назад так яростно оборонялись, заставляя красных большой кровью платить за каждую улицу и каждый дом.
– Люди готовы, господин лейтенант.
Вздохнув про себя, смирясь с неизбежным и сосредоточившись на том, что надо делать сейчас, и позабыв обо всем прочем, Пардейро достает свою «астру», досылает патрон и сдвигает предохранитель. Потом смотрит на Владимира:
– Ну пошли.
Трогается с места первый танк, сразу же за ним – второй. Они поочередно заворачивают за угол, а следом одновременно – сперва шагом, а потом бегом – движутся вперед и рассыпаются по обеим сторонам улицы две цепочки легионеров. Пардейро ведет первую, Владимир – вторую. Прикрывая атаку, по баррикаде и соседним с ней домам бьют минометы двух калибров, пулеметы и винтовки, однако республиканцы, хоть и пригибаются и втягивают голову в плечи, активно отстреливаются. Пули стучат по фасадам, по карнизам, дробят кирпичи, черепицу и штукатурку. Пардейро видит, как один из фалангистов, бежавших по другой стороне, будто лишившись вдруг костей, тряпичной куклой оседает наземь и застывает.
– Плотнее! Ближе к стенам! – кричит лейтенант своим.
Танки идут друг за другом, но не гуськом, а небольшим уступом, и поливают баррикаду из своих спаренных пулеметов. Стоит адский грохот, и в дыму, который мало-помалу рассеивается, потому что минометы прекратили обстрел, видно, как стригут воздух трассы свинца, как плотные очереди со ста метров колотят по баррикаде, поднимая в воздух обломки, щепки и облачка пыли.
Пардейро стоит на коленях, в бинокль осматривая позицию. И в этот миг что-то жужжит совсем рядом, чиркнув вдоль воротника, а за спиной у него трещит перебитая кость, слышится стон. Покрывшись гусиной кожей, лейтенант таким нечеловеческим усилием, что судорогой сводит сухожилия на руке, сохраняет бесстрастие и удерживает бинокль.
– Помогите ему, – приказывает он, не оборачиваясь.
Головной танк с грохотом ползет направо, отрываясь от второго, и лейтенант вдыхает едкий дым отработанного бензина. Внезапно, перекрывая рев моторов и пулеметную трескотню, раздается долгий, пронзительный, вибрирующий лязг металла о металл, а потом что-то отскакивает от брони, проносится над головой Пардейро и пробивает дыру в стене ближайшего дома.
– О дьявол… – вскрикивает легионер, идущий сзади.
Пардейро, сбитый с толку, пригибается, пытаясь понять, что же произошло. Должно быть, та же мысль посетила и командира первого танка, потому что он прекращает огонь и со скрежетом останавливает свое бронированное чудовище, которое слегка покачивается из стороны в сторону, словно тоже пребывает в нерешительности. Но вслед за тем берет с места, а его пулеметы возобновляют шквальный огонь.
От нового удара звонко лязгает вибрирующая сталь – и опять рикошет: на этот раз снаряд отлетает куда-то на середину улицы. Вот теперь Пардейро понимает, что красные бьют с баррикады каким-то противотанковым оружием малого калибра. Кажется, и танкисты сообразили это, сосредоточив на ней шквальный огонь всех четырех пулеметов и одновременно двинув свои машины вперед.
Однако в этом и таится опасность: танки-то пойдут, а косоприцельный огонь, который красные ведут с другой стороны улицы, отсечет и остановит пехоту. Она идет по открытому месту, спрятаться негде, пули свистят со всех сторон, и легионеры, запутавшись в этой сотканной вокруг них паутине, падают мертвыми или ранеными. Пардейро и сам вздрагивает, когда пули проносятся в нескольких сантиметрах от него, когда видит, как у самых его ног рикошеты выбивают облачка пыли из земли или кирпичную крошку из стен, к которым он прижимается так тесно, словно хочет пройти сквозь них. Лейтенант идет во главе своего отряда. Целая россыпь пуль внезапно барабанит по стене, заставляя его замереть, упасть на колени, так что легионер, идущий следом, оказывается впереди и, взглянув на командира ошеломленно и как будто укоризненно, валится, заливает его хлынувшей изо рта кровью.
