Но он был беспомощен и мог только повиноваться. Притом он чувствовал, что ему не следует тревожить свою молодую жену; поэтому, переглянувшись с нею и стараясь внушить ей уверенность, которой не было в нем самом, он приготовился сойти.
Но прежде он взглянул на прелестное море и берег, а потом с предчувствием наступающей опасности надел шлем, грубо застегнутый Распом, и подошел к лестнице.
Когда он поставил ноги на ступени, ему показалось, что Расп смотрит на него сквозь стеклянные окошечки шлема очень странно и значительно.
«Должно быть, есть опасность», – подумал Дач, спускаясь, и сердце его начало сильно биться. Но когда голова его исчезла под водой, обычные ощущения водолаза одержали верх, он начал улыбаться своему страху и обвинять себя в недостатке мужества.
«Грубое обращение Распа обманывает Лоре и взгляд, с которым Лоре подал ему спасательную веревку, значит, что сегодня что-то произойдет».
Теперь он был в этом убежден. Став на дно, он взял в руку железный прут и начал медленно ходить по сгнившим обломкам и пробовать прутом во все стороны. Песок был расчищен с корабля и можно было видеть, какое большое количество экипажа находилось под палубой, когда потонул карабль и Дач с Паркли решили похоронить в песке кости мертвых.
Пробуя теперь прутом песок, Дач дрожал, касаясь костей, а иногда и черепа. Вдруг он вспомнил о золотом сокровище, известном только одному ему, и улыбнулся при мысли, что почувствовал бы Лоре, если бы узнал, что осталось позади. Думая об этом, он опять засунул железный прут, и сердце его забилось, потому что, если он не ошибался, под обломками старого корабля лежало столько же золота, сколько было оставлено под обломками первого.
Оп продолжал ощупывать, делая глубокие ямы, которые опять засыпались песком, как только он выдергивал прут, и теперь он убедился не в том, собственно, что это было золото, а что очень много металла лежит под песком, может быть, и золота или серебра. Другая проба показала ему, однако, что это было золото, и он стал спрашивать себя, сказать ему об этом открытии или держать в тайне.
«Пусть это будет тайной, – сказал он сам себе. – Может быть, мы останемся живы после этого несчастного путешествия, и опять явимся сюда, потому что здесь будет награда за все наши труды, без всяких сомнений».
Он дал сигнал, чтобы накачали больше воздуха, и вдруг почувствовал, что воздух остановлен, и увидал, что длинный резиновый рукав обрезан и медленно падает, скользя как какая-то серая змея.
Глава XXXIX. Дач в опасности
Эстера с трепетом отвернулась, увидев глаза Лоре, устремленные на нее, и скоро начала дрожать, вспомнив, как кубинец потребовал от нее обещания, и для спасения своего мужа она это обещание дала.
Она старалась смотреть в другую сторону, обратить все свое внимание на бедного слабого Джона Стодвика, но это было невозможно. И как она ни старалась, а внимание ее постоянно привлекал кубинец, который с улыбкой на губах наблюдал за ее беспокойством и привел ее в ужас, подойдя к рукаву, который шел от воздушного насоса, и, взяв рукав в руку, смотрел на ее бледное лицо.
Потом он рукав бросил и, обернувшись к матросам, окружившим его, заговорил сперва с одним, потом с другим, как бы предписывая им быть наготове для чего-то. По своему обыкновению Лоре был вооружен с ног до головы, за поясом у него был целый арсенал; обойдя вокруг матросов, он подошел к тому месту, где стоял Расп.
– Хорошо он работает? – спросил он громко.
– Довольно хорошо, – заворчал Расп, нюхая табак. – Однако ленится немножко; работает не так, как работал для себя.
Лоре прошелся по палубе раза два или четыре, а потом остановился около Эстеры, которая вздрогнула от его прикосновения, когда он положил руку на ее руку.
– Когда же хорошенькая Эстсра Поф загладит свою холодность? – сказал он с лукавой улыбкой.
Она ничего не отвечала, а только отодвинулась, устремив глаза на его глаза, как птичка от взгляда змеи.
– Я говорю, когда хорошенькая Эстера вознаградит меня за все мое терпение и постоянство? – повторил Лоре. – Нет, нет, не убегай, робкое создание! Разве я так страшен? Разве я не имел права захватить корабль и заставить негодяев, которые хотели обворовать меня, найти для меня мое сокровище? Что же вы не отвечаете?
Эстера не могла говорить, если бы и желала, страх парализовал ее. Ее негодование могло заставить негодяя, преследовавшего ее, подвергнуть опасности жизнь ее мужа, и она сидела, молча и дрожа, чувствуя себя совершенно во власти этого чудовища.
– Робка и сердится на мое небрежение, – с насмешкой сказал Лоре. – Ну, ну, вы должны меня извинить, мы были слишком заняты, чтобы думать о любви. Извинимся же и скажем, что мы любим вас больше прежнего, и теперь, когда работа почти кончена, мы будем требовать нашей награды, Эстера!
Он опять положил свею руку на ее руку, но она отшатнулась, и кубинец сердито подошел к борту с рукавом в руке и начал смотреть на движения Дача в чистой воде.
Раз он оглянулся и увидел, что Эстера, с широко раскрытыми глазами наблюдала за каждым его движением. Он чувствовал, что, так сказать, держит в своих руках струны ее сердца и перебирал в руке рукав, от которого зависела жизнь Дача Пофа, то сжимал его, то наклонял, так что воздух несколько замедлялся, и Расп неприметно давал сигнал у воздушного насоса, чтобы накачивали скорее.
Джон Стодвик, такой слабый, что едва мог держаться на ногах, захотел пройтись по палубе. Бесси хотела пойти с ним, но он хриплым голосом велел ей остаться, и шаги его были так тихи и медленны, что кубинец не приметил его присутствия до тех пор, пока он не дотронулся до него своей белой исхудалой рукой.
– Трус и негодяй! – сказал Джон Стодвик, смотря на него своими неестественно блестящими глазами, и с чахоточным румянцем на впалых щеках. – Удивляюсь, как Господь оставляет в живых такого негодяя.
Лоре вздрогнул, и руки его схватились за револьвер, заткнутый за пояс.
– Да, это револьвер, – сказал Джон Стодвик. – Но, несмотря на револьвер, если бы я был здоров, а не болен, то один из нас не сошел бы живым с палубы.
Капитан Стодвик и доктор пришли в чрезвычайное волнение, но не смели оставить воздушный насос, чтобы не лишить воздуха Дача, но Вильсон подвинулся ближе и с раскрытыми губами и дрожащими руками наблюдал за этой сценой, и даже матросы заинтересовались.
– Убирайся в свою конуру, больная собака, – свирепо вскричал Лоре, оскалив свои белые зубы, как то животное, о котором он упомянул. – Не говори со мной так, а то не доживешь и не увидишь, как твоя хорошенькая сестра сделается моей любовницей, как и Эстера Поф.
– Ах, ты негодяй! – вскрикнул молодой человек и, несмотря на то, что стоял на краю могилы, кинулся на Лоре и схватил его за горло обеими руками.
К его удивлению, кубинец зашатался, но только на одно мгновение; Лоре тотчас же оттолкнул его, выхватил револьвер и выстрелил в упавшего больного.
