В одну из последних ночей на Тахо я почувствовала, что Джин уходит. Внезапно он стал далеким и чужим. Это случилось после приезда его матери и брата. Обнявшись, мы лежали на диване. Я сказала Джину, что он выглядит отсутствующим, а он ответил:
– Дальше иди одна. Я сделал все, что мог.
Мне стало нечем дышать.
На следующий день мы с Джином, Джиной и Кэрин (секретарем Джина) смотрели фильм. Джин устроился в большом кожаном кресле, я – перед ним, на подушке. Я все время касалась его ноги, каждые несколько секунд оборачивалась и смотрела на него.
Внезапно Джина затрясло.
Я попросила Кэрин увести Джину. За последние месяцы наша дочь столько пережила, что мне не хотелось, чтобы она запомнила отца содрогающимся в припадке. Джин пытался позвать меня по имени, я чувствовала себя беспомощной. К счастью, Кэрин уже присутствовала при больших припадках, и это слегка утешало меня.
Я позвонила в службу 911. Через пять минут припадок кончился. Приехала «скорая». Три часа мы провели в кабинете неотложной помощи в Рино.
На следующий день в больнице Джин припомнил, что во время припадка не чувствовал ни боли, ни страха. Но решил избежать очередных судорог.
– А как путешествуют те, у кого бывают припадки? – спросил он.
Я сказала, что придется взять в самолет врача и медицинскую аппаратуру. Джину понадобилось всего три секунды, чтобы понять: преодолеть этот барьер ему не под силу. Значит, он так и не сумеет свозить Джину в Прагу.
Все это возвестило начало перехода. Джину пришлось понять, что с запланированными делами он не справится. Пришлось смириться с ограниченными возможностями слабеющего тела. Признать, что путешествие в Европу будет слишком трудным и изнурительным.
Он взглянул на меня.
– Пообещай съездить с Джиной в Прагу, – попросил он.
Я пообещала.
* * *
Прощание Марианны с отцом началось в больнице. Взрослая женщина и мать, Марианна понимала, что жизнь, супружество, родительские обязанности не так просты, как кажется, и ценила жертвы, принесенные ее отцом. К тому же она увидела в новом свете одну из самых характерных особенностей Джина – умение быстро переходить к самой сути, которое принесло ему успех в бизнесе, но в личных отношениях иногда выглядело резкостью. Последние несколько лет, когда Джин постоянно находился в разъездах, а Марианна в Калифорнии растила двоих детей, он звонил ей раз в неделю, обычно по дороге в аэропорт, перед очередной деловой поездкой. Вместо того чтобы начать с бессодержательной болтовни, он с места в карьер спрашивал, что гнетет Марианну, и это одновременно беспокоило и радовало ее.
Но теперь, в больнице Рино, Марианна с отцом впервые за несколько десятилетий могли поговорить без помех (не считая кратких перерывов на сон). Это был чудесный, легкий разговор, какие случались между ними редко. Целых полчаса они сравнивали записи о том, как нравится обоим плавленый сыр, а потом еще полчаса со смехом обсуждали его. Смысл разговора не имел ни малейшего значения – тем лучше. Они болтали обо всем. Джин пустился в воспоминания о детстве Марианны. Заговорил о том, о чем никогда прежде не упоминал. Рассказал, как ему повезло с матерью, какой терпеливой, заботливой и энергичной она была. Его рассказы об отце были проникну ты особой любовью. Джина расстраивали отношения с ним. Он понимал, что его отец взвалил на себя нешуточную ношу – обеспечение семьи, и все-таки недостаток отцовского внимания больно ранил Джина.
Марианну явно радовала эта последовательность: даже перед смертью ее отец сосредоточился на самом важном.
* * *
Проведя два дня в больнице Рино, мы вылетели в Нью-Йорк, где Джина поместили в больницу Слоун-Кеттеринг. Врачи собирались через пару дней отпустить его домой, но поскольку приближался День труда, мы понимали, что выпишут Джина не раньше вторника.
Эти выходные стали сущим кошмаром. Джин слабел, он потерял аппетит. На праздники почти весь персонал больницы распустили отдыхать. Я целые сутки проводила в палате.
Во вторник вернулись врачи. Анализы показали, что припадки у Джина вызваны эмболией легкого. Чтобы предотвратить повторный припадок, ему назначили антикоагулянт. У Джина развилась пневмония, слабость стала особенно заметной. Тело отказывалось служить ему, и он это понимал.
Врачи решили сделать эхограмму желудка.
– Хватит обследований, – сказал Джин и наотрез отказался ради анализов выбираться из постели.
Он рассуждал разумно. Перед ним не стояла цель выжить любой ценой, потому он и не желал тратить драгоценные силы на утомительные и явно бесполезные медицинские процедуры.
Так начался следующий этап перехода Джина в иной мир. От намерения жить, смирившись с умиранием, пришлось отказаться. Чтобы упокоиться с миром, требовалось признать, что умираешь.
* * *
Джин не говорил почти ни с кем, кроме меня и врачей.
– Я прожил замечательную жизнь, – сказал он мне, когда мы лежали обнявшись на узкой койке.
Мы вели личные разговоры, предназначенные только для нас двоих. Обсуждали эту книгу – кульминацию почти тридцатилетней совместной работы. Джин объяснял, что мои познания о смерти и умирании помогли ему преодолеть страх. Как медик, который каждый день сталкивается со смертью, я давно поняла: если победишь страх, победишь и саму смерть. Я помогала умирающим пациентам понять: тот, кто движим страхом, не способен выбрать наилучший путь ни в жизни, ни в смерти. Именно это я втолковывала Джину последние три месяца.
И он наконец понял, что я имела в виду.
* * *
Во вторник, 6 сентября, он окончательно отказался от еды. И в тот же день сказал мне:
– Кажется, сегодня ночью я умру.
– Это пойдет на пользу книге, – попыталась пошутить я. – Ты пытался распоряжаться даже смертью. Предсказание ее точного времени – достойный финал.
Он улыбнулся. Я тоже.
– Такой контроль никому не под силу, – заметила я. – Тело – удивительный механизм, а мозг – еще удивительнее. Но вряд ли можно полностью подчинить тело своим желаниям. Даже если мечтаешь об эффектном финале.
Нас навестил глава отделения психиатрии. Некоторое время мы беседовали втроем. Я рассказала врачу о том, что Джин предчувствует близкую смерть, и спросила, сталкивался ли он с подобными явлениями. Врач объяснил, что некоторым людям дано предвидеть смерть.
Но в тот день Джин не умер. Он был уже готов к смерти, оставалось дождаться, когда приготовится тело. Несмотря на болезнь и слабость, он все еще оставался сравнительно молодым человеком с крепким сердцем.
Спокойствие Джина и старания нашей семьи помочь ему изумляли весь персонал хосписа.
* * *
Джин не умер и в среду. В этот день мы наконец смогли увезти его домой, куда он давно рвался.
В нашу нью-йоркскую квартиру, ту самую, которую мы подыскали всего три месяца назад и еще не успели толком обжить к тому времени, как Джину поставили диагноз, внесли больничную кровать. Джин хотел умереть дома – как большинство людей, будь у них возможность выбирать. Он считал, что жизнь ко многим несправедлива, а ему удивительно повезло. Мало кто может себе позволить уход на дому, присмотр опытной медсестры. Редко кому привозят домой больничную кровать. Чаще всего больные вынуждены находиться в одной палате с незнакомыми людьми, видеть, как к тем приходят посетители. Даже если за ними прекрасно ухаживают и проявляют к ним сочувствие, то лишь время от времени. Все это Джин хорошо понимал.
