Пришлось заново учиться ценить ее. Я стал острее чувствовать ветер. (Вероятно, потому, что почти всегда прикрывал или полностью закрывал глаза, чтобы не напрягаться и предотвращать припадки. Зрение уже не играло в моей жизни такой роли, как прежде.) Обедая в клубе неподалеку от восемнадцатого грина, я слышал голоса и свист клюшек. Мне нравилось, как шелестят на ветру сосновые иголки. Этот шум чем-то напоминал журчание воды и океанский прибой. Я вдыхал запах сосновой смолы. Над головой вились ярко-голубые и красные птицы. Еще год назад на этом же месте я не оценил и даже не заметил бы все эти чудеса и красоту.
А для тех, кто не возьмет в толк, как маленькие радости могут значить больше, чем крупные, у меня есть четыре слова: каждой лунке – свой удар.
Но я погрешил бы против истины, заявив, что болезнь преобразила меня и научила ценить каждую мелочь. Что может быть обширнее природы? И воды?
* * *
Хорошие новости: нам позвонили и сообщили, что опухоли слегка уменьшились. Из-за отека соседних тканей трудно определить, насколько именно. Когда отеки спадут, картина прояснится.
* * *
Вам наверняка не терпится задать вопрос: каково это – путешествовать по духовному миру? Увы, словами не выразишь, но я все-таки попытаюсь.
Это было невообразимо приятно.
Атмосфера буквально дышала удивительной энергией, покоем, любовью.
Она успокаивала.
Помогала расслабиться.
Чтобы достичь этого состояния, требовалось что угодно, только не самодисциплина (и я чувствовал это, пребывая в нем). Скорее, прогресс был естественным.
Вернувшись в привычное состояние, я «помнил» все, что творилось вокруг: прикосновение ветерка, щебет птиц – все-все. Но в сконцентрированном, неразбавленном виде.
В этом состоянии время сдавало позиции. Оно замирало. Я уже не осознавал, что набираюсь впечатлений: они впитывались сами собой. Я был ни при чем. Наградой становилось пребывание в другом мире, его изучение, но не окончательный уход. Казалось, я сам становился осознанностью. Не попадал в переходный этап, а, как я уже упоминал, совершал переход.
Мне вспомнился случай времен учебы – он произошел в 1970 году, в разгар войны во Вьетнаме.
Меня, студента, известного своей порядочностью, изучавшего аудит в университете Пенсильвании, назначили казначеем студенческого совета. Я отвечал за распределение средств между различными студенческими организациями. Левая организация «Студенты за демократическое общество» (СДО) выдвинула список кандидатов на руководящие посты, ее лидер был избран президентом студенческого совета. Он поставил перед собой цели добиться роста численности различных антивоенных акций, а для этого финансировать их из студенческой казны. Формально он имел на это право, но правилами запрещалось тратить правительственные субсидии (университет Пенсильвании – государственное учебное заведение) на политические цели, – например, оплату выступлений радикальных ораторов на территории кампуса. С другой стороны, президента организации избрали студенты, и он имел право выделять средства на печатные материалы или микрофоны. Я объяснил, что он вправе получать деньги на такие расходы, но, если он захочет организовать выступления радикальных ораторов, ему придется прежде найти другие источники финансирования. В субботу вечером он собрал десять тысяч долларов, распродав все до единого билеты на показ контркультурной классики, фильма Reefer Madness
[3], толпе обкуренных студентов. Всю выручку этого вечера, разложенную по продуктовым пакетам, я унес в помещение студенческой организации, в понедельник утром положил деньги в банк, а затем выдал лидеру требуемую сумму.
Но какое отношение эти воспоминания имели к путешествию в мир иной? К переходу? Моему переходу?
До меня вдруг дошло, что эта история – наглядный пример тому, как можно хранить верность принципам, но при этом видоизменять мышление. Пример одновременного роста и приверженности корням. Тому, как можно одной ногой стоять на твердой почве, а пальцами другой ощупывать незнакомую, неизведанную. Именно так мне предстояло измениться, чтобы перейти в иной мир.
Известный проповедник Норман Винсент Пил однажды сказал: «Измени ход мыслей, и изменишь свой мир». Я, решительный бизнесмен, бывший руководитель, бессилен против поворота своей судьбы. К счастью, в моих силах изменить положение к лучшему. Такая возможность у меня есть.
* * *
Тени надо мной пока не сгустились. Я еще видел свет. Мыслительные процессы не нарушились, я по‐прежнему был способен видеть картину в целом. Зато день ото дня ухудшались речь, внешний вид и способность выполнять мелкие повседневные задачи. Манипуляции с радиотелефоном превратились в тяжелое испытание. Утреннее одевание – тоже. Но именно благодаря этим мелким неприятностям, а не вопреки им, я убедился, что верный путь к идеальному моменту – принятие. Конечный результат и цель идеального момента – попробовать на вкус все, что постоянно предлагает нам жизнь. Но путь к этой цели лежит через принятие.
Когда у меня случался особенно удачный день, состоящий из множества идеальных моментов, я ни на минуту не забывал: причина – в том, что я никем и ничем не руковожу. Неожиданное откровение из уст недавнего главы компании! Я слабел. Не мог даже поставить в плейер компакт-диск с аудиокнигой. Но я не обращал внимания на мелкие неприятности, отсрочки, повседневные неудобства: я учился входить в идеальные моменты и продлевать их.
* * *
Опухоли уменьшились. Похоже, в Прагу я все-таки поеду.
* * *
Этот день стал лучшим в моей жизни.
Мы отправились кататься на лодке по озеру Тахо. Впервые в лодке я сидел на носу – на том месте, которое прежде всегда занимала Джина. Так мне доставалось гораздо больше зрительных впечатлений. Вода напоминала стекло. Нигде не было видно других лодок. Мы развили скорость около 50 км в час, точнее сказать не могу. Переплыли озеро. Казалось, мы не погружаемся в воду, а скользим по ее поверхности. Я словно слился с водой. Это ощущение сохранялось долгие километры пути.
Близость воды приводила меня в восторг. Вернее, не то чтобы я восторгался вслух, просто во всей полноте переживал это ощущение.
Тем днем мы с Коринной решили, что завещаем развеять наш прах над Эмералд-Бей – заливом, который мы оба любили.
* * *
Мы с Коринной и Джиной решили прокатить одного из друзей по полю для гольфа, потому что день уже клонился к вечеру, а мы хотели показать гостю миг умиротворенности, приглушенного света и гигантских теней, да и сами были не прочь увидеть все это еще раз. Джина охотно согласилась сесть за руль кара, да и кто из четырнадцатилетних подростков на ее месте отказался бы?
На поле играли четверо. Заметив, что один из гольфистов готовится к удару, Джина остановила кар, и мы принялись наблюдать. Коринна, прекрасная гольфистка, невольно оценивала замах, а я вообще не обратил на него внимания. И неудивительно. Коринна была мне не просто супругой, но и родственной душой, в буквальном смысле поддерживала меня в молитвах, медитациях, на каждом этапе моего пути, но в эти последние месяцы что-то отделяло меня от нее. Как и от всех знакомых и родных.
