Придя к этой мысли, я почувствовал, что подступил вплотную к чему-то важному. Управлять временем нельзя. Управлять окружением можно лишь частично. Зато мои силы полностью подчинены мне. Только мне решать, как распределить их. Как их использовать, реагируя на влияние извне. Эта мысль, этот руководящий принцип должен был помочь мне сосредоточиться на главном. Осознанность, а не ответственность – вот более точное, удачное, менее связанное со временем слово применительно к последнему отрезку моего пути.
Довольно жить будущим. (И, кстати сказать, прошлым, – в отличие от меня, оно для многих представляет проблему.) Хватит думать на два месяца, на неделю или на несколько часов вперед. И даже на несколько минут. Отныне шестьдесят секунд – такой же неопределенный срок, как и шестьдесят лет, и навсегда останется им. Как утомительно это (было) – жить в несуществующем мире. Да еще и глупо, ведь нам даровано такое удивительное «здесь и сейчас».
Казалось, научившись жить настоящим и полностью осознавать то, что происходит сию минуту, я обрету уйму времени, недоступного мне в те годы, когда я был здоров. (Подумать только – сколько потеряно часов, недель и лет. Подумали – и хватит. Незачем на них зацикливаться.) И если с жестокой правдой – что жить мне осталось от силы три месяца – я ничего не могу поделать, то новый образ мышления поможет мне перестроиться и в конечном итоге компенсирует потерю продолжительности жизни ее полнотой, качеством, насыщенностью. Пусть дней мне осталось немного, зато пройдут они как никогда прежде.
Кто отважится на столь радикальные перемены перед самой кончиной?
Впрочем, вскоре я понял, что жить минутой и по-настоящему осознавать, что происходит вокруг – одна из сложнейших задач, какие мне выпадали. По сравнению с ней восхождение до самого верха служебной лестницы, управление 20 тысячами сотрудников компании и даже проход по первым девяти лункам с первых ударов – ничто. Жить настоящим не умел не только я. Едва я стал острее реагировать на вопросы времени и наших взаимоотношений с ним, мне вспомнились два наглядных примера:
* Один коллега рассказывал: каждый раз, навещая мать, живущую на расстоянии нескольких часов езды, он первым делом слышит от нее вопрос: «А когда приедешь в следующий раз?»
* Мы с дочерью Джиной сходили на фильм «Бэтмен возвращается». Прекрасно провели два часа. Знаете, что она сказала, едва мы вышли из кинотеатра? «Хорошо бы сняли продолжение». По вполне понятным причинам она так мечтала продлить настоящее, что, по сути дела, не замечала его! Мечта о несуществующем вытеснила реальность сиюминутного, помешала радоваться ему.
Возможно, эти примеры покажутся вам утрированными, но, по-моему, они как нельзя более кстати. У кого из нас никогда не возникало желания и даже навязчивого стремления узнать, что будет дальше? Эта потребность свойственна и старикам, и молодежи. Даже тринадцатилетнему подростку, у которого в отличие от людей постарше, впереди вся жизнь, трудно жить настоящим.
Вскоре я научился отличать целые группы людей, которые не живут настоящим, даже если убеждены в обратном. Их время – прошлое или будущее, или вообще никакое. Вот примеры этих групп:
• Люди, которые не умеют слушать, задают вопросы и не ждут ответов.
• Злые и ожесточенные люди.
• Людям, которым, как и мне, кажется, что они видят и лес, и деревья, но деревьям почти не уделяют внимания. Или лесу?
Мне предстояло каким-то образом научиться жить настоящим, задерживаться в нем хотя бы ненадолго. Поначалу ничего не получалось. Мысли уводили в сторону. Даже когда я готовил материалы для этой книги, движимый сознанием малочисленности и ценности оставшихся мне часов, воспоминания то и дело уводили меня к былой профессиональной жизни, к прежним затруднениям, которые я преодолел, но не забыл. Втянутый в борьбу прошлого и будущего, я лишался последнего шанса прочувствовать нечто новое, полностью подчиненное мне – настоящее. Возможно, непрекращающаяся одержимость будущим и прошлым отчасти и даже в целом объясняется эго, свойственным человеку стремлением найти свою нишу и до конца жизни занимать положение полезного члена общества, и это неизбежно. Или же она вызвана моим вечным стремлением управлять и руководить – ведь я же пишу книгу, чтобы поделиться с людьми опытом, и, само собой, думаю о том, что хотел сказать бывшему коллеге, племяннику, как общался бы с тем или иным клиентом…
Короче, жить настоящим – тяжкое испытание. Но если смертный приговор уже вынесен, задача упрощается, втолковывал я себе.
Разве не так?
* * *
Каждое утро я с самого момента пробуждения изо всех сил старался жить настоящим. Просто радоваться каждую секунду всему, что меня окружает. Пребывая в настоящем, обращаешь меньше внимания на ход времени – на час дня, на время, оставшееся на выполнение работы, время года, остаток отпущенного мне времени. В настоящем осознаешь только сиюминутные впечатления, не задумываясь о том, что, возможно, получаешь их в последний раз. Обстоятельства и предыстория в настоящем не настолько важны. В отличие от впечатлений.
Я старался осознавать, что происходит вокруг, осознавать по-настоящему, всецело.
Но не мог.
* * *
По-видимому, в основе моего настойчивого стремления к настоящему лежало утверждение, что историю и прошлое необходимо отодвинуть на задний план. А читать меня тянуло (точнее, слушать, потому что зрение по-прежнему ухудшалось) не что-нибудь, а книги по истории. Из книги Томаса Кахилла «Как ирландцы спасли цивилизацию» я узнал, что в период распада Римской империи манускрипты увозили в монастыри далекой в то время Ирландии, где образованные монахи в буквальном смысле слова спасали историю от уничтожения.
Или они все вместе и более упорядоченно пытались сделать то же, что и я, – добиться максимально возможной осознанности?
Может, прошлое и настоящее не настолько обособлены, как мне казалось? Разве это не одно и то же, с единственной разницей – во времени?
На закате моей жизни мы с Коринной задумали в последний раз побывать где-нибудь втроем, вместе с Джиной. Отъезд был намечен на середину сентября, когда закончится курс облучения, ко мне вернутся силы и я успею закончить намеченные дела. Я, то есть мы, выбрали три города, которым я придавал большое значение: Прагу, Рим и Венецию. Прагу – как исторический и духовный центр (в средние века через город пролегал путь паломников в святую землю), Рим – как памятник истории и археологии (в этом городе буквально видны наслоения исторических периодов), а Венецию – как воплощение умирающей красоты. (В последнем случае нам предстояло своего рода триумфальное возвращение в роскошный, погружающийся под воду город: когда-то мы с Коринной побывали в нем почти нищими молодоженами, а теперь могли явиться с кредитными карточками.)
Я с юности любил книги по истории и ценил уроки, которые она преподносит всем, кто готов их услышать. Мне всегда казалось, что исполненную смысла, полезную жизнь ведет лишь тот, кто ощущает свою причастность к истории. Теперь же, на пороге смерти, я осознал: наряду со страстным, почти отчаянным стремлением познать настоящее, во мне живет еще одно, не менее острое желание – впитать историю, окунуться в нее, почувствовать ход столетий.
