– Миллиард лир, – говорю я не моргнув. Вырвалось из самого сердца.
– Я дам тебе миллиард лир, но что ты с ними будешь делать? Лиры скоро отменят. Их место займут дурацкие евро. Я тебе говорил, что все изменилось. А про динамику цен я рассуждаю со знанием дела. Через год покупательная способность миллиарда лир снизится вполовину. Послушай меня, не противься: лучше я заплачу два миллиарда.
Я размышляю. Не могу отрицать: после многих лет по телу вновь пробежало электричество. А вдруг мне действительно пора расстаться с этой никчемной жизнью? Хотя со всех сторон подступают подозрения. Сбегаются, как тараканы. Где это видано, чтобы во время переговоров тот, кому предстоит платить, удваивал цену? Вообще-то у него вид нормального мецената. А еще заклятого мошенника. За все деньги, которые мы зарабатываем за жизнь, мы расплачиваемся страданиями и невыносимой болью. Можете высечь эти слова на камне. Тем не менее.
– Только заплатишь авансом, – выпаливаю я со скоростью пумы.
Я поражен: он вытаскивает заполненный чек на мое имя с обговоренной суммой. Он видит, что сразил меня, и не может об этом промолчать. Опять принимает важный вид:
– Я умею тактично вести дела.
Но я сразу возвращаю его на землю, найдя подходящие слова, потому что он меня бесит:
– Поверь мне, приятель, ты понятия не имеешь о том, что такое такт. К деньгам такт не имеет ни малейшего отношения. Кто мне гарантирует, что чек не поддельный?
– Позови Альберто Ратто. Ты доверяешь Альберто Ратто, нет?
Вот кто выдал ему мое убежище. Я киваю. Да, Альберто Ратто я доверяю. Нужно принять решение. Стараюсь выиграть время.
– Сколько человек соберется? Я двадцать лет не пою.
– Моя жена и наши трое детей. Больше никого.
– Не слишком ли для вас одних? – ехидничаю я.
– Значимые события отмечают с самыми близкими.
– Наверное. Поэтому я буду встречать Новый год один, – заявляю я громко, а потом уточняю: – А музыканты?
– Твои ребята. Сидят на чемоданах, готовые выехать, если ты скажешь «да».
– Я скажу «нет». – Здорово я блефанул. Он поверил. От удивления раскрыл рот.
– Но почему?
– Потому что мне не нужны лишние проблемы. А ты – лишняя проблема.
Он серьезно смотрит на меня четыре секунды. Поражение его злит, как злило, когда он проигрывал в детстве соседским ребятам. Потом он рвет чек. Я дрожу: на самом деле я уже решил сказать «да». Он возвращает меня к жизни: опять достает чековую книжку и начинает писать. Заходим на новый круг. Его жизнь – бесконечный кубок УЕФА. Он пишет на чеке «два миллиарда триста миллионов». Почерк прихотливый, кокетливый, как у подростка, который пытается все скруглить и выводит головокружительные завитушки. У меня подгибаются ноги. Он протягивает чек. Мой гость полон надежды. Я тоже полон надежды.
Я размышляю сосредоточенно, как ученый, который вот-вот сделает важное открытие. На самом деле я не верю своим глазам. Царство богатого безумия ворвалось в мою грязную дыру после двадцати лет молчания, скуки и черных тараканов-чемпионов на стометровке.
Я вспоминаю об одном серьезном препятствии и немедленно заявляю:
– Мне рассказывали, что теперь в самолетах не разрешают курить. А в твоем частном самолете можно курить?
– Вообще-то я не выношу дым, но для тебя охотно сделаю исключение.
Я закуриваю «Ротманс» и выпускаю дым ему в холеную физиономию. Он расплывается в такой же улыбке, как прежде: он знает, что я его провоцирую, а еще знает, что нельзя поддаваться на провокацию, если он хочет доставить домой свой трофей.
Впрочем, если честно, я нервничаю. И я прекрасно знаю почему. Потому что этот человек олицетворяет власть денег и власть вообще. А к этому привыкнуть нельзя. Сразу тушуешься. Я неплохо умею блефовать и строить из себя невесть что, но не знаю, надолго ли меня хватит.
Когда с тобой заговаривают богачи, сразу проникаешься к ним любовью.
Я познакомился с этим типом двадцать минут назад, но опять стремительно превращаюсь в западного человека. В того, кем я был двадцать лет назад. Возвращаюсь к тому, о чем и думать забыл, вновь чувствую адреналин, в голове крутятся привычные мысли: я снова хочу каждый день нюхать порошок, хочу гоняться за всеми юбками, которые попадаются на пути, хочу снова услышать запахи Италии, хочу прежнюю жизнь, – согласен, я опоздал, но тем не менее. Я хочу умереть голым в луже «Баллантайнса» в компании четырех шлюх. Вот чего я внезапно хочу, очень-очень хочу. Но неплохо скрываю. Продолжая ломать комедию, говорю:
– Для человека моего возраста это весьма утомительно.
Он не отвечает. Лишь улыбается, как экспонат музея восковых фигур. Он провернул много сделок и знает, что сейчас владеет ситуацией. А еще знает, что в бизнесе молчание нередко ведет к успеху. Знает, что сейчас все слова на свете разбиваются и исчезают, словно волны, внутри написанного несмываемыми чернилами числа: два миллиарда триста миллионов. Когда от таких чисел голова идет кругом, другие аргументы не нужны. Богатые люди умеют убеждать.
Повисает молчание. Жара становится невыносимой, но он ее не замечает.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я недоверчиво.
– Фабио, – отвечает он, нарочно не называя фамилии: он уже считает себя моим другом.
– Осторожно, Фабио, по твоим мокасинам за миллион двести тысяч лир карабкается таракан.
Он не смотрит на мокасины, не перестает мне улыбаться, лишь, ничуть не испугавшись, еле заметно подергивает ногой, а таракан невероятно послушно соскальзывает с его дорогого носка – я-то считал этих насекомых бессмертными и несгибаемыми.
– Откуда ты знаешь Альберто Ратто? – спрашиваю я.
– Много лет назад мы были в одной компании, – говорит он открыто. И прибавляет: – Должен уточнить, что это была компания порядочных людей, что бы о них ни говорили.
То, что он врет, не скрыть, как длинный хвост гигантского муравьеда.
У него такие белые зубы, что солнечный луч, неизвестно как проникший из окна в столовую, отражается от резцов и лупит мне прямо в глаза: я ничего не вижу и, к великой радости Архимеда, любившего поджигать корабли, рискую загореться.
Не знаю, что делать. Стою как дурак, а у него на лице застыла улыбка – кажется, что завод кончился, нужно потянуть за веревочку, чтобы кукла снова задвигалась. Похоже на музыкальную шкатулку. Мелодия доиграла, он ждет ответа. Но я не хочу так быстро дарить ему очередную победу, у этого ферзя их и так было много, а у меня – ни одной или вроде того.
Выхожу из ступора:
– Ну что, сварю кофе?
Он отвечает мгновенно, смеясь:
– Я про кофе сказал просто так. Вообще-то я его не пью.
– Тогда стакан воды из-под крана?
