А потом, сияющий, просветленный, счастливый, как деревенский жених, шепчет:
– Пошли, нельзя опаздывать, в театре нас ждет Белла.
Признаюсь: я снова растроган. Это имя способно излечить искривление позвоночника у всех мужчин на свете: Белла. Жена Альберто. Которая почти никуда не ходит. Чтобы не расплескать свою красоту.
Вы что думаете? Что мы тут живем среди троглодитов? Ничего подобного. В Манаусе тоже есть буржуазия, которая сегодня решила показать всем свои наряды, свой стиль и теперь, чрезвычайно элегантная, выстроилась на парадной лестнице. Все болтают, ожидая начала концерта, и тут прибываем мы с Ратто в сером «бентли», который принадлежит Альберто и который каким-то невероятным образом ведет Карлос – тот самый, у которого одна рука, а значит, одна кисть. Ратто выскальзывает из машины, и сразу выстраивается целая процессия бизнесменов и местных красавиц-метисок, чтобы поприветствовать его и засвидетельствовать почтение. Некоторые кланяются ему, как мессии. Ратто со всеми любезен. Он не выказывает превосходства. Держится по-дружески. Зато другие ведут себя с ним не как равные. Их можно понять. Но когда ты видишь, как старики, рискуя получить перелом шейки бедра, прыгают через четыре ступеньки, чтобы поклониться Ратто, сам собой возникает вопрос: что он делает в джунглях? Какова его роль? Какие он ведет дела? Сейчас он похож на великодушного главу государства, а всего полчаса назад стоял на коленях передо мной и подшивал мне штаны. Загадка. Вы знаете, чем он занимается? Я – нет. Вряд ли он просто сопровождает людей в лесу, как обычный проводник. Наверное, этого не знают даже те, кто сейчас жадно ловит каждое его слово. Есть всякие загадки, но, если пытаться разгадать все загадки Ратто, потеряешь сон. Ни на один вопрос нет ответа. Только смутные предположения. Самое вероятное – он просто околдовал всех умением жить, как околдовал меня в тот день в баре.
Внезапно толпа замирает, словно на стадионе перед началом матча. На вершине лестницы возникает богиня. В открытом, идеально сидящем черном платье. Красавица Белла.
Белла Ратто. До свадьбы – Белла Коимбра душ Сан-туш.
Красивая, как Помпейская Мадонна, только смуглее. Безупречный наряд делает ее похожей на мисс мира. Теперь это не четвертая красавица Манауса. Она вырвалась вперед. Теперь она на первом месте.
Галактики замирают.
Мысли у всех останавливаются. Слышно, как все сердца бьются с бешеной скоростью. Все. И у мужчин, и у женщин. И у меня, и у Альберто.
Спрятавшиеся в ветвях похотливые разноцветные попугаи принимаются себя ласкать. Присутствующие женщины даже не пытаются завидовать, они испытывают единственное чувство, позволяющее не сойти с ума: безоговорочное восхищение.
Рты у всех раскрываются от изумления. В воздухе пахнет восторгом.
Руки у всех потеют, потому что существует отдаленная перспектива пожать руку ей, Белле Ратто. Самой очаровательной на свете женщине. Поэтому все тайком вытирают липкие ладони о брюки.
Ратто придвигается ко мне и, словно в сказке, сообщает на ухо то, что я никогда не забуду.
Он возбужденно шепчет:
– Видал, какое красивое платье? Это я придумал и сшил. Тебе нравится?
Наверное, я еле заметно кивнул. Я настолько обалдел, что плохо помню, как все было.
Белла, сверкая голубыми глазами прирученной, но не укрощенной пантеры, осознавая собственное величие и несравненную красоту, спускается по лестнице с робким видом, что лишь увеличивает до неслыханной степени эротическое воздействие, – математики даже в самых смелых фантазиях не придумали подобных чисел.
Она идет так, словно сейчас весь мир рухнет.
Под возбужденными взглядами.
Приближается к нам с Альберто – мы стоим в самом низу. Белла улыбается мне: мы знакомы. Я вдруг вижу маму. Мама в молодости была очень красивая. Тут я вылавливаю свой разум, нырнувший в Марианскую впадину, и изящно целую ручку, словно поклоняясь божеству.
Ратто все замечает и довольно улыбается: я не подвел, я станцевал как надо. Белла улыбается, а потом оставляет меня в состоянии прострации и отчаяния – настало время обратиться к единственному счастливчику, к ее мужу. Великий Ратто. Он глядит на нее. Она глядит на него. Все остальные глядят на них. Она ростом метр семьдесят семь, он ниже на двадцать сантиметров. Они улыбаются так, словно только что в первый раз признались друг другу в любви. Хотя они много лет женаты. Они держат внимание зрителей так, как не получалось ни у Гассмана, ни у Брамьери
[50] перед заключительной репликой анекдота, над которым потом никто не смеялся. И тут Белла, медленно и осторожно, словно змея, готовящаяся заглотить мышь целиком, наклоняется вперед, выставляя идеальную попку, породившую массу анекдотов, которые потом годами рассказывали об этих незабываемых четырех секундах. Попка медленно движется к западу, как закатное солнце, мне не хватит слов, чтобы рассказать, насколько дурно становится в это мгновение всем присутствующим мужчинам. Я сам чуть не падаю на землю. Но Белла не собирается никого дразнить. Она столь прекрасна, что в этом нет надобности. Для нее это было бы слишком примитивной игрой. А она не рядовая бразильянка. Просто ей нужно выполнить это невероятно эротичное движение, чтобы оказаться на уровне губ Ратто и поцеловать его. И они целуются. Взасос. Четыре минуты. Как подростки в гараже, спрятавшись за припаркованными машинами. Белла, словно склонившись над колыбелькой, тискает Ратто, ворошит ему волосы, щупает грубые, шероховатые уши, ласкает воображаемые и оставшиеся пальцы и тем временем целует так, что невозможно описать, словно она хочет его проглотить. Превращая лягушку в принца. Он в ее руках. Люди смотрят. И тут отставной полковник принимает лучшее решение, которое можно принять, наблюдая за потрясающим зрелищем. Он начинает аплодировать. Поначалу он один. Вскоре раздаются бурные аплодисменты присутствующих тысячи двухсот человек. Я никогда не видел, чтобы аплодировали поцелую, даже в кино. Но сейчас поцелуй того стоит. Ратто, не отрывая губ от жены, поднимает два пальца в знак победы. Толпа ревет. Амазония выходит из спячки и оживает. Поцелуй окончен. Ратто приходит в себя. Белла уже пришла. Чтобы воплощение женственности испытало смущение, нужно нечто другое.
Довольный, радостный, Альберто громко заявляет толпе:
– Пойдемте в театр, сегодня обещали отличную музыку.
Мы все снова спускаемся на землю.
С оперой в Манаусе не шутят. Это не просто времяпрепровождение.
Опера – серьезное дело, она рождает дискуссии, нередко перетекающие в ссоры, в разрыв отношений лет на двадцать, в потешные стычки между культурными людьми, которые не привыкли драться; обвешанные драгоценностями жены пытаются разнять взбесившихся меломанов, которые ведут себя как воришки, подравшиеся при дележе награбленного. Только не сегодня, пожалуйста. Выступление Шумана всех примирило. Даже с тараканами.
