Измениться – вопрос времени, только если смерть не явится за тобой до срока.
Первые два года в Бразилии я провел на пляже – просто сидел в воде. А еще я бесконечно назначал свидания воспоминаниям. Раньше я жил на такой скорости, что в памяти ничего не укладывалось. Когда всю жизнь нервно дергаешься, хочется остановиться. Моя остановка называлась Натал – красивое местечко у темных, коварных вод, населенных несъедобной атлантической рыбой. Всю жизнь я мечтал о домике у моря, и теперь, когда это стоило пригоршню крузейро, сделал себе подарок. За две комнаты и выходящую на океан террасу я заплатил как за подержанный скутер.
В другой стране можно стать богачом, не надо бояться переездов.
Женщины приближались ко мне с той же беззастенчивостью, с какой в Рио действовали вши, но я наслаждался тем, что напускал на себя загадочность и отвергал бесплатный секс. Домыслы о гомосексуальности я тоже развеял, отвергая авансы со стороны ребят, а этого добра в нищих странах всегда хватает. Они не догадывались, что я просто стал вялым. Весь мир виделся мне размытым. За пару месяцев я завоевал славу таинственного человека, аскета. Тот, кто отказывается от удовольствия, находясь в Бразилии, настоящем рае для искателей удовольствий, либо сумасшедший, либо аскет. А раз я не вел себя как сумасшедший, меня автоматически стали считать кем-то вроде итальянского далай-ламы. Тем, кому можно полностью доверять. Дело дошло до того, что спустя четыре месяца ко мне стали приближаться всякие опасные типы, просившие об одном: дать им совет, как избавиться от страданий. Как легко порой обмануть людей. Даже таких пройдох, как бразильцы. Держись неприступно и строго – и все попадутся на крючок. Я был не похож на других, и из-за этого они воспринимали меня в мистическом свете.
Чисто математический расчет. Если ни с кем не разговаривать и не суетиться, скоро они сами начнут подходить, вот увидите, – так опадает перезревший виноград. Движимые единственным желанием – водрузить вас на пьедестал. Быть подданным куда удобнее, чем принимать решения, хотя и скучнее, с этим не поспоришь.
Я мог соврать, что предсказываю будущее, – они бы поверили. Так появляются маги, шарлатаны и «хирурги», копающиеся у больных в животе. Они врут, а люди верят, потому что им больше нечего терять. Люди – сложно устроенные существа, они вечно воображают, будто движутся по краю обрыва и что путь назад закрыт, хотя они просто проживают жизнь. Путают однообразие с катастрофой. Распространенное заблуждение. Рано или поздно в это болото попадают и тибетский монах, и успешный плейбой. Откажись от общения, и все изгои земли соберутся вокруг тебя, как много лет назад люди собирались вокруг костров на пляже в Форте-деи-Марми.
Ты отказываешься от удовольствий, а им хочется знать, как это у тебя получается, – не потому, что сами они от чего-то намерены отказаться, еще чего! Им просто хочется, хочется, страшно хочется. Хочется детей, которых они не могут иметь, хочется денег, которые они не способны заработать, хочется мужчин и женщин, которых они не умеют соблазнять, хочется, чтобы отступили болезни, которые они не умеют лечить, хочется, чтобы в пятьдесят шесть лет тело, поврежденное акушерскими щипцами при появлении на свет, стало как новенькое, хочется, чтобы у них появились удивительные, меняющие все вокруг способности, хочется, чтобы их жизнь превратилась в череду сенсаций, в центре которых они сами, хочется любой ценой стать другими, заполучить то, что есть у других. Если бы не это неослабевающее, словно отлитое из чугуна желание обезьянничать, люди бы сдулись, как валяющиеся на полках футбольные мячи. Им все время хочется карабкаться вверх, мысль о том, что там, где они сейчас, тоже неплохо, заранее с ужасом отвергается. Голова у них забита глупыми фантазиями. Ничего не поделать. Мы ведем себя сами с собой как снобы. Нервно перелистывающие глянцевые журналы. Из-за этого люди ставят себе цели, придумывают проекты. Из-за этого они совершенно невыносимые. Напыщенные. Старые мешки с костями, строящие воинственные планы вернуться в мир, словно впереди у них целая жизнь, и забывающие прихватить с собой катетер. Со слезящимися от надежды глазами они вглядываются в будущее так, словно оно маячит на горизонте, а оно, это будущее, давно обосновалось в столовой. Юнцы, недооценивающие очевидные и необратимые последствия физического упадка и считающие, что они-то никогда не заржавеют. Годы идут, а они обижаются. Когда им понадобится на четырнадцать секунд больше, чтобы выйти из автомобиля, они поймут. Привет, радикулит, мой навязчивый приятель. Тут они, как волынщики, спускаются с гор на землю, вооруженные неоплаченными счетами от армии мускулистых остеопатов и жизнерадостных физиотерапевтов. От сегодняшних знахарей. Которые наболтают с три короба, и никто, даже Господь Бог не разберет, правда это или вымысел. Но, чтобы не терять надежду, приходится верить. Надо как-то жить дальше, даже если болячки поймали тебя в свои сети.
Среди менее странных случаев помню женщину, которая умоляла помочь ее собаке, страдавшей от сильной головной боли. Как ей удалось догадаться, что у собаки болит голова, – вот загадка. Впрочем, каких только бед мы не воображаем себе в малейших подробностях, когда свободное время несется под откос, отпустив ручной тормоз. Никто больше не верит в то, что у него все благополучно, если благополучие не выряжается как шлю-ха и не выкрикивает лозунги в громкоговоритель. Нужно, чтобы нам о нашем благополучии орали в лицо, как орут проходящие военную службу идиоты, выстроившись на плацу, иначе мы не поверим. Нам кажется обманом, глупой шуткой, когда уставшая шлюха уходит спать и ты остаешься один, а потом утром выпиваешь стакан воды и понимаешь: у тебя все в порядке.
Нет, нам не верится.
Всем кажется, что сначала нужно запустить над морем фейерверк, потом долго трахаться, как в порнофильме, и только потом можно сказать: о да, у меня все в порядке. Распространенное заблуждение. Все, чему нас учила улица, одноклассники, вбитая в голову дурь, заводит нас не туда. Чтобы хоть что-то понять, нужно ждать, пока станешь умирающим старикашкой с изношенной простатой. В итоге слабый свет может увидеть только сердечник, диабетик или человек, переживший инфаркт. Поэтому мы и стоим, раскрыв рот, выуживая советы. С этим тоже ничего не поделать. Пока ты здоров, вынашиваешь нездоровые надежды. Несоразмерные. Нужно, чтобы тебя хорошенько стукнули по голове. Или по яйцам. Чтобы ты успокоился.
Постепенно я стал это понимать, и поэтому в моей новой жизни приключения в обычном смысле закончились. Но я не жалел. Вернее, были новые приключения – новая, неизвестная доселе рутина, пьянящая повторяемость действий, расширившееся пространство, которое на самом деле примиряло меня со вселенной и со всем, что меня окружало, – в Бразилии тебя мало что окружает, и это прекрасно. Не отвлекаешься на пустяки, не чувствуешь себя отсталым, никуда не надо бежать. Да пребудет с вами покой, как пребывал со мной, пока я находился в Бразилии. В одиннадцать – баиньки, я сразу же засыпал, как счастливый младенец. Рано утром меня ждал щедрый, как в гостинице, завтрак. Спокойная жизнь невероятно притягательна, можно позволить себе завернуться в одеяло повседневности и тихо дремать. Спокойная жизнь – как дорогое датское пуховое одеяло. Отодвигаешь занавеску и в очередной раз говоришь «доброе утро»: запахи бьют в лицо, но не больно. Пойду прогуляюсь, а после поем кальмаров. То, что останется, доем вечером. Сам на себя любуешься, хотя ничегошеньки не происходит. Готовишь кофе и смотришь, как он поднимается в кофейнике, до последней капельки, все равно нечем заняться. Придумываешь повседневные ритуалы. Медленно моешься, разглядывая в зеркало увядающее тело – некогда прекрасный храм. Умерли все архитекторы, умевшие ремонтировать наши тела, когда те переставали выполнять акробатические трюки, как в молодости. У тела существует предел возможностей, вернее, у меня нет денег, чтобы расширить эти пределы. Влюбиться в собственные морщины и неровности кожи, обнаружить забытые бородавки и родинки, мечтать, что сможешь родить, как рожают женщины, чтобы не быть одному. Впрочем, и одиночество – друг, «спутник», как представляют своих женихов всякие цацы в модных, таящих опасность миланских гостиных. Я этот Милан хорошо знал, возьмись я бегло описывать самые невероятные миланские приключения, воспоминаний хватит на семь романов.
