Г) Он передал мне мяч.
Зато я вовсе не собираюсь помогать ему голевой передачей. Если нужно забить, центральный нападающий – я. И точка. И вот что еще вам скажу: в футболе центральные нападающие всегда забивают, потому что у них есть одно качество – упрямство. Они видят только ворота, а об остальном забывают. В общем, сейчас и я проявлю упрямство. Я хочу забить гол. Поэтому, отказавшись от примирения, я твердо заявляю:
– Проси прощения за то, что повел себя грубо. Даже если просто понтовался, все равно проси прощения, на коленях, иначе, я тебя предупреждал, я докурю, а потом засуну тебе окурок в задницу.
Так-то! Если вы решили вести себя непредсказуемо, вы нашли подходящего собеседника. Я не позволю вам выиграть матч, который мы разыгрываем у кузена в приемной. Еще чего. Мяч опять у противника, что он намерен делать? Ему надо подумать. Вариантов немного. А будешь долго раздумывать – арбитр удалит с поля. Я вижу, как он пытается думать, получается плохо. Он ведь пытается сейчас, на ходу, собрать вместе знания, которых у него не было и в помине.
Приятели наслаждаются зрелищем, завывая: «Ооооооо!»
Лживые подстрекатели. Мерзкие шлюхи.
А теперь представьте себе, что к вам на физиономию с пятого этажа падает стиральная машина. Именно это со мной и происходит, только вместо стиральной машины на меня обрушивается здоровая пятерня. Пощечина прилетает со скоростью космического корабля, мгновенно, за какую-то долю секунды моя голова поворачивается. Прекрасный седой висок утыкается в юридический трактат, составленный каким-то выдающимся турком.
Это не пощечина, а полная анестезия, для которой не нужно шприца.
Три принадлежащие мне вещи одновременно падают на пол: сигарета, достоинство и очки с голубыми стеклами.
– Сам вставай на колени, Тони П. Быстро!
Я хотел забить гол, а попал в собственные ворота. Что тут сказать. Я провел на улице много времени, но успел забыть важную вещь: всегда найдется тот, кто был на улице дольше тебя. Как стоящий передо мной амбал. Улица многому учит. Хоть пиши трактаты про жизнь. Улица перечеркивает твои чувства и говорит: больше нельзя, не сейчас, еще рано, и опять – нет, нет, нельзя, нет и снова нет. На улице все мечты превращаются в вонючее дерьмо. А надежды – в предмет насмешек.
Улица – нигилистка, она не устает это доказывать.
Я падаю на колени, как спелая груша. К его ногам. Не подбираю ни сигарету, ни очки. Вы вряд ли поверите, но это единственный способ вернуть достоинство.
Схватка закончена, я знаю, пора делать дела. Сейчас слова ни к чему. Я подверг его интеллектуальные способности тяжкому испытанию, и его интеллект с ними не справился.
Все произошло быстро – не успеешь зевнуть.
Остальные трое тихо ржут. Для них это обычный воскресный вечер. Ничего выдающегося, будьте уверены. У этих ребят кокаин притупил чувство юмора. А у меня, ясное дело, нет.
Озлобленный парень никак не может успокоиться и твердит, как заведенный:
– Ты просто урод.
Будь любезен, позволь мне вернуть достоинство.
– Какой еще окурок! Я засуну тебе в задницу целый блок «Мультифильтра».
Достоинство стремительно удаляется, как мотоцикл с мощным двигателем. Интересно, почему он выбрал «Мультифильтр»? А, ну да, они длиннее обычных сигарет.
Даже в тяжелую минуту не стоит недооценивать силу иронии.
– Ну-ка, спой мне песню, менестрель!
Достоинство испарилось. Свернуло на улицу с односторонним движением. Как его вернуть? Обозвать меня менестрелем – это уже слишком.
Это знаю я, знает он и знают те трое.
– Красивую неаполитанскую песню!
Что же они все носятся с местным фольклором. Как подростки с прыщами. Для них это единственная связь с настоящей жизнью, потому что сами они с утра до вечера ведут ненастоящую жизнь.
Язык не ворочается, челюсти тяжеленные, меня словно парализовало: с трудом выдавливаю из себя «Кармелу»
[30].
Слышал бы меня Серджо Бруни
[31] – плюнул бы мне на причинное место.
Мое блеяние затихает, и тут распахиваются старинные двери с матовыми стеклами, ведущие в кабинет кузена. На пороге возникают сам кузен и мой давний знакомый – Пезанте, мой фанат, мой босс, а главное – босс четырех придурков.
Удивительное видение. Я словно попал в Меджугорье. Придурки – недужные. Но им не стоит ждать чуда. Чудо будет явлено мне одному.
Когда речь идет о главном, в жизни все сводится к количеству. Вернее, только количество определяет качество.
Унизивший меня амбал провел на улице порядочно времени, но все же меньше, чем Пезанте. А все решает количество. Правда-правда. Пезанте испепеляет взглядом урода, который довел меня до подобного состояния. Я поднимаю глаза на амбала и вижу по его лицу, что и его достоинство улепетывает, уселось на «кавасаки» и мчится вслед за моим достоинством по виа Кьяйя.
Они там сами катаются, без нас.
– Что здесь происходит? Это Тони П. Мой друг. – Пезанте задает риторический вопрос, на который уже знает ответ, поскольку он шустрее Генри Фонды вытащил пистолет с глушителем. Мой дебил издает странный звук, но ведь я Тони Пагода, Тони П., поэтому я успеваю все объяснить раньше его. Успеваю.
– Он назвал меня менестрелем.
Черт возьми, лаконично! Иногда я чувствую себя таким умным. И я прав.
Литры крови первой группы, резус-фактор положительный, приливают к голове Пезанте. Что происходит? Переливание в домашних условиях? Физиономия у него становится пунцовой, как нарядное вечернее платье. За пару секунд он находит глазами кроссовку дебила, а потом, ослепленный страшным, неконтролируемым гневом, простреливает ему ногу. Раздробив ее на мелкие кусочки. Словно в церкви со стены отвалилась мозаика.
Чудесный паркет испачкан кровью. Унизивший меня амбал падает на пол, забыв вскрикнуть от боли. Кузен раскрывает рот, его заботит, не поврежден ли паркет. Пезанте второй раз в жизни приобнимает меня и помогает подняться – нежно, как вели себя няни лет сто назад.
Скажем честно, для меня Пезанте – не человек, а Лурдская Богоматерь.
Он помогает мне подняться, а сам делает то, что из всего виденного мной в жизни можно назвать величайшим уроком человечеству: опускается на колени у моих ног, словно принося покаяние. Царит печальное, незабываемое молчание. Пезанте обращается ко всему миру. Он, павший низко недостойный преступник, раскрывает всем тайну жизни. Вернее, если быть реалистами, объясняет, как надо жить, хотя все мы живем иначе.
