Впрочем, к этому времени кузен уже стоит на улице рядом с газетным киоском и разглядывает порножурналы, которые он вообще-то уже видел, потому что разглядывал их до того, как подняться к маме.
Другая идея фикс моего кузена, помимо того, что его вес замер на месте, словно он не человек, а статуя, – то, что мы называем между собой помешательством на дне рождения.
Когда я болтаю об этом с сестрами, мы умираем со смеху: никто на свете не обожает свой день рождения так, как наш кузен. Навязчивая идея развилась после того, как ему стукнуло восемнадцать. С какого перепугу – непонятно. С тех пор, если мы, его родня, забывали в этот знаменательный день, пятнадцатого марта, поздравить его – вы же понимаете, со всяким бывает, – он, словно кукушка в швейцарских часах, терпеливо ждал до полуночи. В одну минуту первого он начинал обзванивать всех родных, которые его не поздравили, чтобы оскорбить, заставить почувствовать себя полным ничтожеством. Признаваться, что ты забыл, что у тебя были дела или ты на что-то отвлекся, не имело смысла – он и слушать ничего не желал, только сыпал и сыпал ругательствами. Объяснял нам, какие мы гады, мерзавцы, дебилы, дураки, гомики и прочие невероятные твари, потому что мы его не поздравили. Поскольку среди двоюродных братьев он старший по возрасту, самый тяжелый и самый высокий, мы, младшие и мелкие, всю жизнь уважали его и боялись. Он постоянно напоминал нам о существовании вечной иерархии. В итоге многие годы мы с сестрами начинаем перезваниваться аж с десятого февраля, чтобы напомнить друг другу: приближается пятнадцатое марта, надо не забыть поздравить Винченцо, иначе нам несдобровать. В общем, начиная с февраля мы с сестрами, покатываясь со смеху, проявляем неизменную солидарность и уже многие годы день в день звоним поздравить кузена. А он, весь из себя довольный, каждый год заводит одну и ту же пластинку: растроганно благодарит со слезами на глазах за то, что мы такие милые и не забыли про день его рождения.
Однако в прошлом году, после того как мы пятнадцать лет подряд дисциплинированно его поздравляли, случилось непредвиденное: сын одной моей сестры свалился с велосипеда и здорово разбил коленку, сестра помчалась в отделение скорой помощи – испуг, слезы, страх, гора носовых платков, в общем, все, что сопровождает неожиданное происшествие. В результате сестра забыла поздравить Винченцо.
Сначала мальчишка неожиданно падает с велосипеда, а потом громы небесные…
Две минуты первого кузен Винченцо уже стоял у подъезда моей сестры, несмотря на дождь, ливший как из ведра, и на то, что, рассвирепев и обидевшись, он выскочил на улицу без зонта. Кузен принялся колотить в дверь квартиры. Наверное, в эту минуту, промокнув до нитки, он весил больше двухсот сорока килограммов, кто знает. Сестра увидела его и сразу догадалась, что в двухсотсорокакилограммовой громаде спрятаны налившиеся кровью глазки, каких она у кузена в жизни не видела.
Сестру охватил ужас, она поняла, что история с коленкой ей не поможет, что кузену на все наплевать, что он способен завалиться к мальчишке и заорать ему в лицо: «Никто не смеет получать травмы пятнадцатого марта, в день моего рождения!» В общем, сестра глядела на него, онемев. Кузен задал единственный вопрос:
– Ты что, вконец сбрендила, дура набитая?
Сестра была настолько напугана, что инстинктивно попыталась совершить огромную ошибку – захлопнуть перед ним дверь. Кузен, который, несмотря на все килограммы, шустрее и резвее угрей в дельте По, мгновенно выставил ногу, чтобы ей помешать.
Моя сестра Эмилия поняла, что дело плохо, и, охваченная паникой, рванула по коридору – ни дать ни взять Кэрри в знаменитом ужастике, а потом спряталась в спальне в объятиях спящего супруга. Дверь спальни она заперла на два оборота и затаилась, словно говоря: «Ну что, не поймал?» И тут произошло нечто такое, что всякий скажет: «Ну, приятель, ты заливаешь», а на самом деле это святая, истинная правда.
Грузный, дряблый, наделенный тяжелым характером кузен, оказавшись в коридоре в полном одиночестве, стал раздеваться. Воцарилось молчание – такое, будто пробил час оборотней. С мрачным видом, словно готовясь к смерти, брат снял трехметровый ремень и начал расстегивать штаны – неспешно, как красотка Роза Фуметто в кабаре «Дикая лошадь». Потом он приспустил трусы, напоминавшие римскую тогу, присел, выставив чугунные коленки, и не смигнув наложил кучу на красивый ковер. Клянусь Берлингуэром
[28]! Так все и было. Потом он не глядя открыл комод – он хорошо знал квартиру сестры, – схватил тонкую льняную скатерть, которой сестра до того дорожила, что ни разу не стелила ее на стол, даже на Рождество, и краем, украшенным ручной вышивкой мастерицы из Лукки, вытер огромную задницу – бледную и бескрайнюю, словно полная луна летней ночью много лет назад. Это я опять вспомнил Беатриче.
После чего он успокоился.
Неправда, что мстить не нужно. Кузену мгновенно полегчало. Вот только он спутал месть с унижением. Постыдная, странная правда всегда выходит наружу, потом уже ничего не изменишь. Сначала грабят, потом испражняются. Обычно так ведут себя квартирные воры. Кстати, непонятно зачем: то ли они спешат, то ли боятся, то ли выражают политический протест. С довольством, которое я читал на лицах дорогих проституток после того, как они наконец-то выходили за миллиардеров, кузен удалился, улыбаясь в знак примирения с родней и со всем светом.
На самом деле он вывалил накопившиеся горы непонимания с моей сестрой, объявил ей войну, на которой врага атакуют молчанием и кислой рожей.
Вы только что познакомились с моим кузеном, а теперь познакомьтесь с моим зятем, который спал сном невинного младенца. Мой зять не строит кислые рожи, он человек действия. Сейчас вы станете свидетелями мгновенного, удивительного превращения младенца в дикого зверя. Всего за пару секунд. Если всю жизнь собираешься схватиться за пистолет, долго не размышляешь. Хватаешь мяч на лету. Сейчас или никогда. Ты всю жизнь мечтал кого-нибудь покалечить, а теперь случай представился сам, пока ты спал ангельским сном. Это я про мужа моей сестры. Метр пятьдесят шесть невыносимых страданий. Страданий, которые ему причиняют другие, а не наоборот. Семьдесят килограммов. Тридцать пять – тело и ноги, остальные тридцать пять – гигантская голова, как у слоновых черепах. Тело как банка с протертыми томатами, голова огромная, как телевизор «Телефункен», – это мой зять. Кстати, куда пропал «Телефункен»? Вроде был неплохой телевизор. Не знаю. В мире промышленности и финансов все непросто, все покрыто мраком. Не нашего ума это дело. В общем, к моему зятю понятие «пропорции» настолько же неприменимо, как понятие «бедный» к жителям острова Кавалло. Или «неотесанный» к придворным королевы Елизаветы. Такая вот неувязочка. Поэтому зятя всегда доводили. Люди не прощают физических недостатков. Не важно, что ты весь из себя прогрессивный. Не важно, что ты коммунист. Внутренний голос инстинкта не заглушить, а он, инстинкт, никогда не врет, ему нет дела до демократии. Он идет вперед, как зашоренный мул, и не слушает доводов, потому что доводы не признает. Он признает одно – дорогу. На которой моего зятя осыпают насмешками. А он, между прочим, с детства не знает слово «поражение». Он всю жизнь бьется, стараясь побольнее пнуть в задницу толпящихся в баре дебилов, которые отпускают шуточки в его адрес и которые, не обладая головой размером с «Телефункен», не способны соревноваться с ним в рассудительности, а она даже в нашей больной Италии сулит блестящую карьеру. Корпя над книгами и стараясь не транжирить деньги, этот неумело собранный из разномастных деталей человек стал прокурором, неумолимым защитником закона, у него нет свободного времени, тем паче нет времени на всякие глупости, он, этот человечек, похожий на трудолюбивого упрямого робота, не знает слова «поражение», не знает слова «довольствоваться». Согласен, его тело – проблема. Но не позволим внешности нас обмануть. Его проблема не в том, что он непропорционально сложен, а в том, что он росточком не вышел. Метр пятьдесят шесть – это и правда мало. От горшка два вершка. Поэтому у него все время болит шея. Приходится смотреть вверх на чужие уродливые тела да ловить косые высокомерные взгляды. Коротышка смотрит вверх, на бесконечное, бескрайнее море голов, которые на порядок уступают его голове, но которым в силу геометрии достается воздух, возможность совершать ошибки, возможность знать больше его. Это я к тому, что в нашей прекрасной жизни мало в чем можно быть уверенным, но есть то, в чем можно не сомневаться, в чем скрыта железобетонная логика, – называется это «синдром коротышки». Глубокая, пусть и банальная истина. Муж моей сестры тоже его не избежал, более того, он – один из ярчайших примеров, научное подтверждение, доказательство существования подобного комплекса. Утром, днем и вечером он умирает от зависти. И не дай бог вам его задеть – его уникальный ум давно придумал множество способов заставить вас заплатить за обиду.
