Ведьма Бефана уже пролетала, да только забыла посадить меня к себе на метлу и унести далеко-далеко.
Знаю, вы не поверите, но однажды неподалеку от Курмайёра я познакомился с сорокапятилетним тренером по лыжам, который твердо верил в существование Деда Мороза и Бефаны. Возражения не принимались. Родители забыли ему все объяснить. А то, что он узнал позже, из сторонних источников, не помогло. Он доверял только папе и маме. Впрочем, как и все мы. А они, видать, поленились рассказать ему правду. До чего же мне нравятся ленивые родители, которым на педагогику наплевать.
Не пытаться быть идеальными – порой это так трогательно.
Вернувшись домой, чтобы не наткнуться на эту ядовитую змею Марию, я спрятался в спальне. Дочка у тети, что вовсе не плохо: тишина в нашем доме – редкий и драгоценный гость, потому что из каких-то своих соображений жена круглосуточно стирает в машине белье.
У нас дома, неизвестно зачем, порядок поддерживают как в гостинице.
В общем, только я устроился над мраморной столешницей комода и собрался вынюхать шесть длинных дорожек кокаина, как вдруг жена, соревнуясь с Паоло Росси
[23] в умении неожиданно возникать перед воротами противника, заявилась в спальню, даже не постучав в дверь. Обычно она стучит, раз на этот раз не постучала, значит, сердится, даю руку на отсечение, сейчас она безо всяких вступлений вывалит целую гору претензий. Застать меня, когда я нюхаю, – для нее это вполне нормально. Она смирилась и даже не вякает, иначе я бы давно отправил ее куда подальше. Значит, заходит она и замирает у дверей, прямо как гвардеец перед Букингемским дворцом. Стоит, не шелохнется. Смотрит на меня, но рот держит на замке.
– Тебе чего? – спрашиваю я, запыхавшись, поскольку припудриваюсь уже в четвертый раз.
Жена молчит. Жить не хочется, когда она берет театральную паузу, чтобы привлечь внимание к очередной высосанной из пальца проблеме.
– Ну чего? – повторяю я раздраженно.
Снимаю брюки с защипами и вешаю в шкаф. Изящно поправляю трусы, и тут она наконец-то решает заговорить, хотя ей было лучше родиться немой:
– Тони, мне нужно тебе кое-что сказать.
– Валяй! – Я начинаю сердиться.
– Я хочу развестись, – объявляет она.
В комнате пахнет ссорой. Молчу я всего секунду. А потом, если вы думаете, что Антонелла очень громко смеется, видели бы вы меня в эту минуту. Я обрушиваю на жену бурю веселья, из-за нелепой ситуации у меня из глаз текут слезы, потом я натягиваю пижамные штаны, хватаю тапку и запускаю в жену. Она уворачивается с униженным видом. Я хохочу еще громче.
Она опять твердит как дурочка:
– Тони, я не шучу.
Я настолько утомился и изнемог от хохота, что не могу ей ответить: все, что говорит эта женщина, бессмысленно и смешно. Ограничиваюсь тем, что беру вторую тапку и с еще большей силой швыряю в жену. На этот раз попадаю ей прямо в грудь. Вижу, как у нее появляются слезы – такие тяжелые, такие огромные, что, кажется, они прилипли к глазам, не скатываются, они не могут оторваться и покатиться вниз, по щекам. Застыли как вкопанные. Словно упрямые ослы.
Жена мне нужна, хотя зачем – даже не знаю. Наверное, затем, что, когда я вхожу в пустую квартиру, на меня нападает грусть, плющом обвивается вокруг тела.
Так бывает, когда заходишь в гостиничный номер. Вроде все вокруг новое, ты рад оказаться на новом месте, но по-настоящему не отдыхаешь. Заходишь в номер, и сразу отчего-то охватывает тревога – неясная, мутная, словно подземные воды. Это как солитер. Ты его не видишь, а он есть.
В общем, эта дурочка предлагает мне развестись. Развод – занятие для бездельников, а у меня нет лишнего времени. Если хочешь взбодриться, к чему звать адвокатов, строчить документы… Можно и без этого обойтись, я-то всегда обходился. Не привлекая внимания. Ради дешевой свободы. Моей свободы. Свободы врать, изменять, строить козни, воровать жизнь у других так, чтобы те ничего не заметили. Честность создает много проблем, не верьте показным моралистам, которые бранят хитрецов. Всего знать нельзя. Большинство представлений мы получаем в наследство от других, и все эти представления ложные. Чтобы быть хитрым, надо быть умным. Хитрость – тоже искусство. Я сам к каким только хитростям не прибегал. А Мария решила, что благодаря закону сумеет от меня избавиться. Откуда ей набраться ума… Обычно так поступают безвольные слабаки. Сильные люди творят все, что вздумается, не создавая другим беспокойства. Вот почему я смеюсь и не могу остановиться. Жена и ее разговор о разводе – это невероятно смешно. За ее просьбой скрыто желание идти в ногу со временем, это было бы мило, если бы развод не означал кучу неудобств.
И все же ночью мне не спится. Четыре часа утра, жена уснула посреди моря слез. Она их уже вылила, а когда слезы кончаются, обычно хочется спать. Плакать тоже утомительно. А я напряжен. Ноги дергаются сами по себе, ступням жарко под одеялом, зато тело… телу холодно. Похоже на озноб без озноба. Закуриваю. Не вставая, дотягиваюсь до выключателя, люстра на потолке загорается. Неприятный взрыв яркого света. Как некрасива ночь, когда ее освещает висящая посреди потолка люстра. Мало что на свете так некрасиво. Ничего не поделать, в освещении жилища особого прогресса человек не достиг. С тех пор как люди перестали пользоваться свечами и керосинками, они творят невесть что.
Ты там как, Тони? Спрошу по-другому: что с тобой происходит, Тони?
Да ничего!
Раньше мне было по-настоящему хорошо. А теперь нет. А может, это был не я. Беатриче.
Я гляжу на тумбочку, на которой ничего нет, даже пепельницы, и сразу слетаю с катушек. Пустота на тумбочке телепатически переносится внутрь меня, превращается во внутреннюю пустоту. Рассказать – не поверят. Никогда прежде я не видел в жилом доме тумбочку, на которой ничего не стоит и не лежит. Увидел бы – удивился. А теперь представьте, каково мне, когда судьба посылает подобную пустоту.
Где я был, когда мы решили по-настоящему не обставлять этот дом? Наверняка праздновал поглощение очередной горы кокаина моим вместительным телом в окружении чрезвычайно великодушных дам.
Но у меня есть характер, я со всем справлюсь – даже с пустотой, даже с самим собой. Я умею проводить психическую атаку, используя мощное оружие – собственное невежество.
А может, это вообще не я.
Все равно того, что произошло, недостаточно, чтобы возникло желание умереть.
Словно греко-римский борец, я совершаю неожиданный, решительный маневр и сбрасываю одеяло. Иду к комоду, беру с него пепельницу и бумажник, переношу их на пустую тумбочку.
Черт, теперь она кажется совсем пустой.
То ли я ничего не соображаю, то ли напуган как дурак. Пора заканчивать эту историю с тумбочкой. Вариантов два: избавиться от тумбочки или избавиться от себя самого. И все. Но теперь меня раздражает вся наша квартира, к тому же неподалеку лежит нечто малоприятное – женщина, которая спала рядом долгие годы, а несколько часов назад заявила, что хочет расстаться. Навсегда. Женщина спит и наверняка видит сны. Сны, в которых она от меня уходит. И тут мой взгляд снова падает на тумбочку. Господи! Сил больше нет. Вы только подумайте, я не могу оторвать глаз от тумбочки, не могу избавиться от пустоты, которой эта голая деревяшка ранит меня, как подслеповатый метатель ножей.
