Слезы собрались в уголках глаз, но я смахнула их, приводя себя в чувство.
* * *
В течение следующих двух недель жизнь протекала по одному и тому же сценарию: работа в спа, собрания АН, репетиции. На танцах меня поставили в пару с парнем по имени Райан Деннинг, который, судя по всему, прошел отбор благодаря тому, что выглядел чертовски сексуально в танцевальных шортах с голым торсом. Горячий, но до смешного неуклюжий. Я проводила большую часть репетиций, уворачиваясь от его сокрушительных ног и незаметно поправляя его неверные позиции и движения.
– Прости за это, – сказал однажды Райан, после того как оступился, больно ударив меня своей головой. – Паула моя кузина, и вот я здесь. Я не профессионал, уж точно.
«Я, как ни странно, была права».
Я потерла лоб, на котором уже образовалась шишка, и попыталась улыбнуться.
– Ничего страшного. Шоу должно продолжаться, верно?
Райан оказался не единственным. Почти вся группа была едва ли профессиональной – я чувствовала себя так, словно присоединилась к школьному кружку танцев, где любили экспериментировать. Грег, режиссер, слишком напыщенно описывал свое «видение», но помимо этого и листовок на фонарных столбах, больше нигде не давал рекламу.
Но я исправно посещала каждую репетицию и выкладывалась на полную, несмотря на то, что другие танцоры – особенно три девушки – почти не разговаривали со мной. Ведущая танцовщица, Анна-Мария, даже не смотрела в мою сторону, лишь изредка бросала косые оценивающие взгляды. А после окончания репетиции все всегда отправлялись выпить без меня.
– Дарлин, – услышала я однажды шепот за спиной. – Звучит, как официантка из дешевой забегаловки на заправке.
Я быстрым шагом покинула зал, преследуемая ехидным хихиканьем.
* * *
Субботним утром я проснулась на рассвете. Рабочий график оставил свой отпечаток, и теперь у меня не получалось спать долго. Из-за аномальной жары на улице в студии было ужасно душно. Я лежала на диване в нижнем белье, наблюдая, как восходящее солнце заливает небо полупрозрачным светом. Рядом на столике остывал кофе, пока я гадала, что же, черт возьми, мне делать дальше.
Я не пропустила ни одного собрания анонимных наркоманов. Пусть и не участвовала в разговорах так часто, как того хотел Макс. Но чувствовала себя так, будто снова и снова читаю надгробную речь по кому-то, кто уже давно умер. А мне не хотелось воскрешать зависимую себя. Та девушка ушла, и я не хотела, чтобы она возвращалась.
Я много трудилась: мои руки и спина отваливались после каждого тяжелого рабочего дня, а после репетиций становилось еще хуже.
Я все делала правильно.
Но внутри меня сидела иная боль. Пустота.
С маленького диванчика я наблюдала за восходом солнца, вспоминая свое любимое стихотворение Сильвии Плат «Серенада простушки». Я не любила читать: большие тексты не могли удержать мое внимание. Мне нравились песни. Лирика. Стихи. Творчество, где писатель, имея бесконечный запас слов, выбирает лишь несколько.
Я была той самой простушкой. Лежа на диване в это утро, я закрыла глаза, заставив весь мир исчезнуть.
«Две недели прошло, как я не видела Сойера».
– Я создала тебя в своих мечтах, – прошептала я строки стихотворения.
Руки попытались вспомнить теплоту его кожи, заскользили по моим бедрам, задевая края нижнего белья. Меня прошибло электрическим разрядом, и я спрыгнула с дивана.
– Нет, это жульничество.
Я сжала кулаки, сделав несколько глубоких вдохов. У меня никогда не получалось остудить разгоряченную кровь. Единственное лекарство – разжечь огонь страсти внутри себя со всей силой, подпитывать его, пока он не сгорит дотла. Но до репетиции, где я смогла бы перенаправить энергию в танец, оставалось еще несколько часов.
Я надела зеленые с белыми полосками по краям шорты для бега, белую футболку, гольфы и кроссовки. Схватила телефон с наушниками, бутылку с водой и отправилась на улицу.
В двух кварталах к северу находился парк с обширным газонами, и его окружали еще более красивые строения. По периметру пролегала беговая дорожка, где я и начала свою тренировку.
В девять утра уже было тепло. А судя по тому, что я слышала о Сан-Франциско, такая жара была не просто редкостью – она была неслыханной. И жители города пользовались этим. Здесь уже собрались парочки и семьи с детьми, наслаждающиеся хорошей погодой. А кто-то лежал один, растянувшись на траве с открытой книгой, которая служила защитой от слепящего солнца.
Я пробежала один круг вокруг парка с песней Мадонны «Open Your Heart», играющей в наушниках. На втором круге я заметила Сойера.
Он стоял примерно в двадцати ярдах от беговой дорожки в джинсах, темно-синей футболке и бейсболке «Джайентс», надетой задом наперед. Рядом с ним стояла коляска с Оливией, и я видела, как она болтает ножками, пытаясь выбраться.
Я замедлила темп, наблюдая, как Сойер раскладывает покрывало на траве, а потом достает дочь из коляски, которая тут же норовит сбежать. Мое сердце чуть не вырвалось из груди, когда Сойер со смехом подхватил Ливви и усадил ее на покрывало, вручив ей печенье. То самое печенье.
Мои ноги хотели повернуть в их сторону, словно мой внутренний компас притягивался к магнитному полюсу Сойера. Но я побежала дальше, ускорив темп.
На следующем круге Сойер играл в мяч с Оливией, насколько это было возможно с годовалым ребенком. Оливия, одетая в розовый комбинезон, в одной руке держала печенье, а другой неуверенно бросала маленький желтый мячик в сторону Сойера. Он смеялся и поднимал его, чтобы покатить его обратно по траве.
Повернув шею в их сторону, я наблюдала за происходящим, пока не врезалась в кого-то. Я чувствовала себя преследователем, шпионящим за своей жертвой: мне пришлось напомнить себе, что я пришла в парк первая, чтобы бегать и заниматься своими делами.
«Работать над собой».
Пробегая мимо в третий раз, я увидела двух девушек рядом с Сойером. Одна из них чересчур наигранно смеялась над чем-то, а вторая сидела на корточках перед Оливией и с улыбкой на лице разговаривала с ней. Меня охватило безумное желание броситься на них и повалить на траву. Но резкая боль в боку заставила меня отвести взгляд.
Я согнулась пополам, упираясь руками в колени, и тяжело дышала. До этого момента я не осознавала, насколько быстро бежала: по моему лицу стекали капли пота, а боль в боку была похожа на небольшой, вонзающийся в меня нож.
Когда смогла наконец стоять прямо, я сделала глубокий вдох и посмотрела на Сойера. И у меня снова перехватило дыхание.
Он смотрел прямо на меня, выражение его лица с такого расстоянии было сложно разглядеть, хотя мне показалось, что я увидела улыбку, мелькнувшую на его губах.
Я наблюдала, застыв на своем месте, как он поднял Оливию на руки и направился ко мне, ни слова не сказав девушкам, которые смотрели ему вслед с растерянностью и разочарованием, которое быстро сменилось презрением.
