Зато, заведение явно пришлось по вкусу…моей Ире. Слегка опешившим взглядом я наблюдал за тем, как моя вроде как пока еще девушка сидит за двухместным столиком с каким-то лощеным кренделем. они держатся за руки и явно не подозревают, что их снимают. Хотя, снимали всё же не их — это были всё больше общие планы, но я-то Кузьмину узнаю даже по родинке на заднице. Она, кстати, напоминала формой рисовое зернышко. Ну это так, детали.
О, а вот этот кадр мне прямо нравится — оператору, по всей видимости, пришлась по вкусу красивая и эффектная парочка, поэтому он решил навести камеру ближе, увеличивая картинку. Как раз в момент весьма милого и нежного поцелуя. Да уж, дорогая, а ты полна секретов.
Когда ролик, который длился всего полторы минуты, закончился, я поднял взгляд на Карину. Которая смотрела на меня чуть испуганно, будто ожидая, что я сейчас взорвусь. А я…а что я? Я офигевал. Слишком много новостей для одного длинного дня.
— Когда это было снято? — спросил я, внешне оставаясь совершенно спокойным.
— В июле, — извиняющимся тоном сообщила мне подруга, — Как раз, когда вы были в Москве.
Я тут же мысленно переместился в тот временной период, пытаясь вспомнить, что же тогда происходило с нами всеми. Значит, второй тур, Москва, мы побеждаем, возвращаемся — и Ира начинает вести себя как-то не так. Ластится ко мне, заботится, начинает учиться готовить, и вообще ведет себя совершенно нетипично для себя. Я же, озабоченный больше тем, что запал на своего менеджера, чем своими отношениями, думаю, что это Кузьмина просто чувствует, что я изменился. Ну всякое там женское шестое чувство и прочее.
А оказывается, моей подругой тогда владело банальное чувство вины. Интересно, а она часто после виделась с этим лощеным парнем? И это было их первым свиданием? Судя по поцелую — нет, далеко не первым. А когда она не смогла приехать на первый этап — тоже потому что торопилась прыгнуть в койку к богатенькому парню? Красота.
Погодите-ка. Стоп.
— В июле? — переспросил я.
Карина кивнула, и в моей голове тут же заработали, закрутились шестеренки. Это выходит, что Кузьмина изменила мне задолго до того, как тоже самое сделал я? Согласен, это весьма слабое оправдание. Точнее, не так — это вообще не оправдывает мой поступок. Но всё равно, сам факт того, что не только у меня рыльце оказалось в пушку, принесло мне некоторое облегчение. Больно — нет, такого не было. скорее, наоборот — теперь моя совесть сама шептала, что разорвать эти отношения будет самым правильным из всего, что я когда-либо делал.
— Спасибо, Карина, — мягко улыбнулся я своей подруге, — Ты мне очень помогла.
— Ты не расстроился? — недоверчиво уточнила Малышкина.
Я помотал головой:
— Ничуть. Эта новость принесла мне только радость. Рога — это, конечно, не лучшее из возможных украшений, но я никогда не был так счастлив их заполучить.
— Это из-за Маши? — когда я кивнул, Карина усмехнулась и спросила, — Что у вас с ней? — Ну… — я помялся, но всё же сказал, — Она беременна.
— Гонишь! — почти крикнула Малышкина, чуть ли не падая со стула.
Я хмыкнул, наблюдая за тем, как лицо девушки меняет за секунду сразу несколько выражений — от шокированного и испуганного до восторженно-радостного.
— Такими вещами не шутят, — сказал я, когда Кариша успокоилась, — Срок уже четыре месяца. И да — я не молчал всё это время, а просто сам узнал буквально несколько часов назад.
— Хм…выходит, вот почему Мари в последнее время избегала наших встреч. Понимала, что если я узнаю — то точно расскажу тебе, — задумчиво пробормотала Малышкина, — А она умная, и терпеливая. Я бы так точно не смогла — давно бы уже тебе в харю двинула на ее месте. Так, и что теперь? Вы вместе или как?
— Спроси, что полегче, — вздохнул я, — Я пока еще с Кузьминой не поговорил. Да и Мари сказала, что видеться мне с ребенком не запретит, но сама меня видеть не хочет.
— Так, а ты что? Сдашься?
Карина бросила на меня один из своих коронных ядовито-презрительных взглядов. Да, она была той еще стервой. А еще — одним из главных моих мотиваторов. И прекрасно об этом знала.
Вот и в этот раз её тон подействовал на меня, как пощечина. Хмыкнув, я расправил плечи и уверенно ответил:
— Не дождешься. Не в этот раз. Понимаешь…я действительно этого хочу. Раньше даже само слово «дети» пугало меня до чертиков. Как и всё, что к этому слову прилагалось — серьезность, ответственность, семья. Мне казалось, что я никогда не дорасту до этого. Но сейчас…всё изменилось. Может быть, дело в том, что это происходит именно между мной и Мари. Она…особенная.
Всё то время, что я толкал речь, Карина внимательно наблюдала за мной с легкой улыбкой на губах. А когда я замолчал, спросила коротко:
— Любишь?
Я кивнул даже раньше, чем уловил суть вопроса. Но и этого оказалось достаточно. Малышкина приблизилась ко мне и, мягко обняв, сказала:
— Тогда борись. Это стоит того. Она стоит того.
Чуть отстранившись от подруги, я спросил:
— А ты? Как ты поняла, что Лев — тот самый? А он вообще такой?
Девушка хмыкнула, одновременно с этим нежно улыбнувшись. Так бывало с ней каждый раз, когда она говорила или думала о своем молодом парне. Ох уж эти Малышкины. Семейка совратителей какая-то.
— Да, он тот, — кивнула она наконец, — А как я это поняла? Сама не знаю. Просто в один день пришло осознание, что кроме этого человека мне никто не нужен. Он делает меня лучше. Мягче, добрее. Не только, когда он рядом — я просто будто внутренне перестроилась, какие-то механизмы начали работать иначе. Наверное, так и должно быть. Говорят, он тоже изменился. Знаешь, он ведь свою косичку отрезал.
Я напряг память, прежде чем вспомнил, о чем говорит Каринка. Точно — у этого Льва сбоку из-за уха спускалась тоненькая косичка. Как по мне, тупость страшная, но Малышкина просто перлась от этой особенности своего парня. Странная она всё же.
— Мне сплясать по этому поводу? — спросил я ехидно, — Или у этого действия есть какой-то сакральный смысл?
— Вообще-то есть! — фыркнула Карина, одновременно с этим ударяя меня кулаком в плечо, — Лева говорил, что начал отращивать её, как напоминание. О том, что он должен быть сильным, не сдаваться, не пасовать перед трудностями. Он ведь правда много пережил в своей пока еще короткой жизни — были и больницы, и болезни, и почти смерть. Но он смог выздороветь, начал заниматься музыкой, узнавать мир, жить. Косичка была для него, как символ, воплощение его внутреннего стержня.
— И? почему же он от нее избавился? — спросил я, невольно проникаясь этой историей.
— Сказал, что она ему больше не нужна. Потому что его стержнем ужа давно являюсь я, — слегка смущенно призналась Малышкина, заливаясь очаровательным румянцем, — И я тоже самое могу сказать про него. Он для меня — опора, поддержка. Не только любимый человек, любовник, музыкант и прочее. Лев для меня еще и друг. А это тоже очень важно.
