Алкоголя стало больше. Гораздо больше. Если раньше эпизоды с потерей человеческого облика были редкими, то теперь они стали ежедневной реальностью нашей жизни. Я знаю, что ему было невыносимо. Невыносимо без нее, невыносимо от своей беспомощности, невыносимо от необходимости справляться с тремя детьми и с собой. Но и то, что он выбрал именно такой путь, я простить не могу.
Вместе с алкоголем пришло насилие. Меня папа ударил один раз – дал сильную пощечину. Моему брату повезло гораздо меньше. Его он бил, беспощадно унижал, третировал. Наблюдать за этим было ужасно. Я злилась на них обоих. На отца за то, что он вот такой, на брата за то, что он его «провоцирует». Понятно, что никто никого не провоцировал, но так хотелось найти какое-то оправдание, объяснение и вариант контроля.
Иногда прежний папа появлялся. И тогда случались теплые вечера и совместное прослушивание его новой музыки, и сациви, которое он обожал готовить. В такие моменты я чувствовала сильную-сильную, щемящую, жгучую любовь. И хотелось говорить: «Папочка, я так тебя люблю», но в нашей семье подобное не было принято.
Единственной, к кому папа относился бережно, являлась моя сестра. Не знаю, каким чудом нам, старшим детям, удалось избежать соперничества и ненависти за этот родительский выбор, но удалось. И я, и мой брат обожаем сестру, гордимся ею, поддерживаем и никогда не жалели о том, что она есть (хотя подобное часто бывает в семьях, где младшего ребенка любят сильнее). Впрочем, папа делал все, чтобы мы чувствовали себя хуже, чем Санька. Например, мог при гостях начать рассуждать о том, что вот один-единственный ребенок удался, а остальные так себе. Да и ежедневная бытовая разница в обращении была более чем явной. Сестре – поцелуи и ласковые слова, брату – оплеуха, мне – что-нибудь типа «выглядишь как буфетчица». Несправедливо. Чертовски несправедливо.
При первой же возможности я переехала из дома. Во-первых, потому что жить с папой было ужасно, а во-вторых, потому что мы продолжали существовать в квартире, где погибла мама. И это, конечно, не доставляло никакого удовольствия.
Мой переезд к тогдашнему молодому человеку вызвал страшный скандал, хотя я уже была совершеннолетней. Папа говорил, что я шлюха, что ему противно со мной находиться рядом, раз я, оказывается, уже сплю с какими-то уродами, и прочее. Но буря быстро миновала, потому что у отца появилась новая дама сердца.
Надо сказать, дамы сердца в первые несколько лет после смерти мамы менялись регулярно, и все, как одна, тут же начинали у нас жить. Первая женщина, кстати, мамина ближайшая подруга, переехала к нам, кажется, примерно через полгода после трагедии. После нее была другая, потом еще какая-то. Я даже имен не вспомню сейчас. Все, как одна, безумно влюблялись в папу, бросались его спасать, строить семью.
С одной стороны, появление этих барышень становилось для нас всех хорошим вариантом, ведь отец меньше пил. С другой… Я думаю, что мне было больно. Больно оттого, что вместо склеивания нашей семьи, нормального общения с нами папа судорожно пытался создать что-то другое, новое. Он, безусловно, имел на это право. И мне бы очень хотелось, чтобы хоть в ком-то из своих спутниц он нашел подходящего человека. Только вот, во-первых, не вышло, а, во-вторых, нас, детей, задвигали куда-то подальше.
Один из эпизодов был очень показательным. Я уже жила отдельно, но сложилась такая ситуация, что мне понадобилось некоторое время побыть дома, буквально неделю. В тот момент я рассталась с молодым человеком, искала новое жилье, да и пребывала в, мягко говоря, не очень хорошем состоянии. То были значимые для меня отношения, очень зависимые, полные драмы, американских горок, и выползала я из них с трудом.
Отец не пустил меня, потому что в гости приехала его новая подружка. Так и сказал: «Слушай, сейчас ты тут будешь мешать. Придумай что-нибудь». Я, безусловно, придумала. Я всегда придумывала. Это такой навык с детства. Что-нибудь придумать, дабы было чем питаться, что-нибудь придумать, дабы на тебя не орали, что-нибудь придумать, дабы отвлечь его от бутылки.
В моей взрослой жизни мы с папой общались поверхностно. В основном про него. Про его дела, про его музыку, про его состояния и т. д. Созванивались почти каждый день, но формально: ты что – а ты что – что делал – ну понятно – ну давай, пока.
Иногда папа напивался и писал гадости в моих социальных сетях. Например, однажды утром я обнаружила на своей странице ВКонтакте комментарии «шлюха, шлюхаааааааа» под всеми фотографиями. Он даже не извинился.
Бывало, что в моменты эмоционального дна я иногда делилась с ним чем-то, но это потом использовалось против меня, так что, нарвавшись пару раз, я перестала.
Заезжала в гости раз в неделю, в основном ради бабушки и брата с сестрой.
Холод. Постоянный холод. Такое ощущение у меня от нашей жизни после смерти мамы. И сама по себе квартира была холодной, и атмосфера в ней.
В день моего двадцатидевятилетия мы узнали, что у папы рак. История его болезни вообще заслуживает отдельной книги. О том, как не надо жить, как нельзя к себе относиться, как следить за врачами, чтобы они не перепутали, где метастазы, а где очаг опухоли, и многое другое.
Результаты первой биопсии показали рак прямой кишки второй степени. Основную координацию всех вопросов, связанных с лечением, взял на себя брат. Он разруливал больницы, врачей, консультации, искал какие-то варианты. Я в этот момент уже жила в Москве и переживала все происходящее словно через какую-то вату. Вроде плохо, ужасно, у папы рак, тяжелая ситуация, а вроде как ничего особенно не чувствуешь. Так работали мои психологические защиты, которые к тому моменту уже научились хорошо обороняться от всей боли, жестокости, приносимых отцом.
Люди ломаются. Не потому, что они слабые, а потому, что случилось настолько страшное, что переварить это невозможно. Бывает, ломаются целиком. Бывает, только в какой-то части. Кому как повезет. У кого какие исходные данные. Кто как научился обходиться со своей болью. Я очень боюсь когда-нибудь сломаться. Очень. Поэтому я так упорно, так много, так долго учусь справляться. Справляться с разным.
#ЗАМЕТКИНАПОЛЯХ
Лучевая терапия, операция, крайне тяжелая реабилитация, лучевая болезнь, краткое затишье, потом удар метастазами в позвоночник, и только после этого, через два года от начала лечения, выяснилось, что очаг опухоли был в простате. И уже дошел до совсем жесткой степени.
Вел себя папа отвратительно. Все его худшие качества обострились при болезни. Он бесконечно капризничал, требовал, буквально купался в своей боли и страданиях, срывался, игнорировал, манипулировал. Да и к лечению подходил, мягко говоря, не очень. Например, во время таблеточной химии мы несколько раз ловили его на употреблении спиртного. Было ощущение, что он полностью передал ответственность за свое лечение и выздоровление в руки брата и ждал, когда же произойдет чудо.
