Игорь Георгиевич переставил местами два подпункта, дописал пару слов к третьему и отдал мне листок со словами:
— Достаточно с тебя на сегодня. В следующий раз подробно опишешь мне все, что собираешься писать по каждому из пунктов, по каким источникам. Можешь письменно, в твоем устном изложении это займет дня два, не меньше. — Он усмехнулся. — Задание ясно, Чернова?
— Да. — У меня уже не было сил даже огрызаться, я молча оделась, сгребла свои бумажки и двинулась к выходу. Потом вспомнила кое о чем. — Игорь Георгиевич, я хотела вот что спросить… в общем…
— Хотела, так спрашивай, — поморщился Давлетьяров.
— По поводу вашего перевода, — выпалила я. — Могу я ссылаться в тексте на вас, как на переводчика?
— Вот только попробуй, Чернова. — Игорь Георгиевич улыбнулся, но так, что мне захотелось оказаться как можно дальше отсюда.
— А что же мне писать? — удивилась я.
— Пиши "перевод Черновой Наины…" как там тебя по отчеству? Работа с первоисточниками — большой плюс.
— Но это же неправда! — вспылила я. — Так… так нечестно!
— А передирать главы из учебников честно, Чернова? — поинтересовался Давлетьяров. — Если тебя волнует вопрос авторства, то забудь об этом. Перевод я делал для себя, от нечего делать, и публиковать его никогда не собирался.
— Когда это вам было нечего делать? — буркнула я.
— После первого проекта «Демиург», — коротко ответил Давлетьяров. Я поперхнулась и забыла, что хотела сказать. — Надо было чем-то заняться, чтобы не сойти с ума, Чернова, так что радуйся, что для перевода я выбрал именно эту книгу.
— И все равно… — упрямо пробормотала я. — Не могу я так…
— В качестве компенсации можешь пообещать, что выучишь язык на таком уровне, чтобы свободно читать первоисточники, — любезно предложил Давлетьяров.
— Хорошо, — сказала я, хотя представляла, в какую кабалу лезу. — Идет. Выучу.
— Я ведь проверю, Чернова, — хмыкнул Давлетьяров. — Готовься.
— Приготовлюсь, — буркнула я и направилась к двери. — До свидания.
— Ты не вполне безнадежна, Чернова, — сказал Давлетьяров мне в спину. — Из тебя еще может выйти что-то путное.
"Спасибо за комплимент," — подумала я мрачно и вышла за дверь. На улице уже почти стемнело, я шла по лесной дорожке, шмыгала носом и отчаянно жалела себя. Что бы мне не пойти по проторенной дорожке? Ну, не блеснула бы, так и не мучилась бы так! Какого черта я связалась с Давлетьяровым? Он же из меня душу вынет… Он в аудитории-то зверствовал так, что особо нервных, вроде Светки, потом приходилось отпаивать валокордином, а уж как он оторвется на мне одной, представить страшно!
Я смахнула с ресниц замерзшие слезинки. Ага. Взялся за гуж…
А с другой стороны, за сегодняшний день Игорь Георгиевич произнес больше слов, чем за предыдущие пару месяцев, вместе взятые. И… я не знаю даже, как это сказать… загорелся, что ли? У него в последнее время были спокойные, даже безразличные глаза, но сегодня мне показалось, что в них зажегся прежний опасный огонек.
Я невольно усмехнулась. Тоже мне, нашла терапию… диплом помогать писать. От такой помощи, кстати, повеситься впору. Ладно, посмотрим, что будет дальше…
А дальше все происходило примерно в таком ключе: я привезла развернутый план, Давлетьяров, разумеется, в две минуты исчеркал его весь и заявил, что поспешил сделать вывод о моей небезнадежности, раз уж я умудрилась испортить даже вполне пристойный план работы. Я оскорбилась и потребовала объяснить, что не так, Давлетьяров объяснил в свойственной ему убийственно вежливой манере, я позволила себе не согласиться с некоторыми его замечаниями. Он напомнил, что я обещала не пререкаться, а я, в свою очередь, напомнила, что аргументированные возражения выдвигать не запрещено. Давлетьяров заявил, что ни одного аргумента пока не услышал, и я попробовала привести парочку. Давлетьяров ни с того ни с сего развеселился и сказал, что мои способности к логическому мышлению его всегда умиляли. Я обиделась, на что мне был дан вежливый совет ехать дуться домой, к маме. Слово за слово, Давлетьяров на меня наорал, я таки умудрилась вывести его из себя. Впрочем, я в тот день была тоже не в духе, поэтому осмелилась повысить голос в ответ. Это его так удивило, что немедленного смертоубийства не последовало. В результате мне снова было велено сесть и переписать то, что я накропала дома. Разумеется, переписывать пришлось не раз и не два, а на одном моменте мы снова сцепились, но, в конце концов, Давлетьяров задавил меня авторитетом, и я вынужденно согласилась…
А что происходило, когда я начала привозить ему черновики глав, страшно даже сказать. Если бы Давлетьяров предусмотрительно не запирал дверь всякий раз, как я приходила к нему со своим дипломом, к нему постоянно ломились бы встревоженные соседи и медперсонал.
Не знаю уж, то ли от постоянного стресса мозги у меня начали работать в нужном направлении, то ли Давлетьярову удалось-таки научить меня думать головой, а не другим местом, как он все время грозился, но мало-помалу дело пошло на лад. Я даже пару раз удостоилась сомнительного комплимента, что-то вроде "твои мозги пока еще не окончательно окостенели, Чернова, если будешь ими постоянно шевелить, возможно, до чего-то и додумаешься".
Хорошо еще, я озаботилась написанием диплома заранее, большинство моих однокурсников все еще выбирали темы, а дело тем временем катилось к весне. Вчерне — и это после стольких-то правок! — теоретическая часть была уже готова, правда, Пал Иванычу я об этом пока не говорила, делая вид, что бездельничаю наравне со всеми остальными. Но все это были цветочки, ягодки начались, когда я добралась до практической части. Мало того, что жуткие задачи по дематериализации, которые Давлетьяров щелкал в уме, я решала с большой натугой, так он еще требовал от меня оригинального подхода. Какой там оригинальный подход, если я и традиционными-то методами их с трудом решаю! На занятиях нам давали только самые основы, да еще мы работали с мелкими предметами, с крупными же нужен совсем другой подход, и закономерности там тоже иные. Вот я и впихивала в себя в крайне ограниченное время чуть не годовой курс дематериализации… Выходило не очень здорово, у моих нетренированных мозгов было, фигурально выражаясь, несварение, а формулы дематериализации снились мне по ночам в кошмарных снах.
Убедившись в полной моей несостоятельности, Давлетьяров попробовал сам объяснить мне то, до чего я была неспособна дойти своим умом. Сказать, что это была жесткая дрессура — значит ничего не сказать. В одном я убедилась точно: Игорь Георгиевич прекрасно умеет объяснять, что называется, на пальцах, просто никогда до этого не опускается, наверно, считает ниже своего достоинства. Правда, до меня он один раз все же снизошел, я почесала в затылке, подумала "И как это раньше до меня не дошло?!", и после этого дело пошло на лад. Беда, видимо, была только в том, что я полезла в дебри, не разобравшись толком в основах. И, хотя решать задачи в уме я все равно не могла, зато на бумаге наловчилась делать это вполне прилично. Давлетьяров, видимо, отчаявшись выжать из меня оригинальный подход, махнул рукой, сказав, что пока и так сойдет, а в процессе, глядишь, и нарисуется что-то, и продолжил пытать меня задачами…
