– Ты гляди! – обернулся к больному Пьер. – Накажи меня Бог, если он не хрипит!
– Похоже… – подтвердил кучер, подойдя к кровати.
– Быть того не может, – сказала госпожа Умбер, с трудом приподнимаясь из кресла.
– Ничего удивительного. – Пьер также не без определенных усилий приблизился к Луицци, чтобы получше его рассмотреть. – Вот уже добрую неделю он водит нас за нос; пощупайте-ка, как там у него пульс.
Госпожа Умбер встала, но горячий пунш подействовал на нее гораздо сильнее, чем она думала, а потому, шаткой походкой подойдя к больному, она стала искать пульс не на той стороне руки. Не чувствуя биения артерии, она с ученым видом сказала:
– Все, конец.
– Requiescat in pace
[7], – Пьер накрыл лицо «покойника» простыней, – теперь и мне будет что намазать на хлеб.
– De profundis
[8], – прогнусавил в ответ ему кучер, – а то лошади пожрали весь овес и сено.
– Один момент, – воскликнула госпожа Умбер, – только не прикасайтесь к вещам – с меня могут спросить. Вот наличные – другое дело.
– А у него и не было наличных, – заявил Пьер.
– Ты-то откуда знаешь? – хитро сощурился Луи. – Что, шарил по ящикам в секретере?
– Говорю тебе: здесь ничего нет!
– Что ж, прекрасно, прекрасно! Пересчитай денежки как следует! Насладись ими в последний раз! Полицейские ищейки все равно их найдут! Отдавай немедленно мою долю, или я пойду в участок и все расскажу!
– Ну-ну, иди доноси! А я спрошу заодно у фараонов, могут ли лошади за шесть недель сожрать шесть полных охапок сена и двадцать мешков овса.
– Пьер прав, – сказала госпожа Умбер, – он не вмешивается в ваши аферы на конюшне, а вы, Луи, не должны совать свой нос в домашние дела!
– Э! Так вы заодно! Сколько он вам дал, чтобы вы встали на его сторону?
– Нисколько, ясно? Я честная женщина и никогда не брала ничего сверх того, что больные сами считали нужным вручить мне! Господин Пьер может засвидетельствовать: покойный барон только что подарил мне полдюжины серебряных столовых приборов в знак благодарности за заботу.
– Это где-нибудь записано?
– Нет, ведь он привязан наглухо.
– Ну что ж, – продолжал кучер, – тогда боюсь, что если вам захочется отобедать, пользуясь этими приборами, то вы рискуете хлебать супчик без ложек, голыми руками.
– Однако он прав, – вздохнул Пьер. – Обидно до слез, что никому вовремя не пришла идея подсунуть больному текст завещания; думаю, он назначил бы пожизненную ренту каждому из нас.
– Возможно, – продолжал Луи, – ведь он, между нами, был малость глуповат; но что сделано – то сделано, забудем об этом. Давайте попытаемся придумать что-нибудь; думаю, нам удастся договориться, ведь мы – порядочные люди.
– Хорошо, – согласился Пьер. – Присаживайтесь, господа, только говорите потише, нам совсем не нужно, чтобы грум что-нибудь услышал.
– Ерунда! Он дрыхнет на канапе в гостиной, и даже если проснется, то не сможет нам помешать; уж не знаю, доберется ли он до собственной постели.
– И все-таки закрой двойные двери, да поплотнее, и тогда начнем наш совет.
Луицци услышал скрип стульев – трое почтенных собеседников рассаживались вокруг стола, а чоканье рюмками дало ему понять, что дегустация огненного пунша продолжилась.
– Итак, – начал Луи, – скажи прямо, Пьер, сколько ты нашел в секретере?
– Десять тысяч пятьсот франков, – ответил лакей, – и ни сантимом больше.
– Слово чести?
– Слово чести! А ты? Сколько ты взял на сено и овес?
– Тысячу сто двадцать два франка.
– Хм, маловато что-то, – засомневалась госпожа Умбер.
– Сударыня! – возмутился кучер. – Каждый вносит, сколько может.
– Право, господа, – продолжала госпожа Умбер, – от богача с миллионным состоянием вы получили просто мизерное наследство!
– Правильно сказано, как это ни грустно, – вздохнул Луи. – Вот если бы у нас было завещание! Как бы нам его сделать?
– Я плохо умею писать, – сказал Пьер. – К тому же у покойного был не почерк, а какие-то дурацкие каракули.
– Может быть, где-нибудь есть образец? – задумалась госпожа Умбер.
– Не знаю, – ответил лакей. – Я видел его почерк, только если он просил отнести кому-нибудь записку.
Луи выругался и стукнул кулаком по столу:
– Как же счастливы образованные люди, черт бы их побрал! Подумать только, эти оборванцы, мои родители, не взяли на себя труд обучить меня грамоте, и только поэтому я могу потерять теперь целое состояние!
Несмотря на весь ужас, охвативший Луицци, который слушал этот разговор, мысль о завещании дала ему какую-то смутную надежду. В тот момент, когда Луи еще раз с силой треснул по ни в чем не повинному столу, он испустил продолжительный вздох. Трое заговорщиков испуганно обернулись и внимательно прислушались.
– Луи, Пьер, – тихо прошептал барон.
Собеседники оторопели:
– Так он еще жив. – Пьер, как наиболее твердо державшийся на ногах, подошел к Луицци и стянул простыню с его лица.
– А! Это ты, мой славный Пьер, – простонал Луицци, как бы только-только приходя в себя. – Где я? Что со мной случилось?
– Вот те раз! – пробормотала госпожа Умбер. – Можно подумать, что его соображаловка в полном порядке.
– Кто эта женщина? – спросил барон, обращаясь к Пьеру.
– Я ваша сиделка, – поклонилась ему госпожа Умбер.
– И как долго я болел?
Слуги переглянулись; полной уверенности, что хозяин окончательно пришел в себя, у них не было. Тем не менее Луи ответил:
– Вот уже шесть недель, как вы в постели.
– И все это время вы ухаживали за мной, друзья мои?
– Да, это так, – сказал Пьер. – Мы, можно сказать, не смыкая глаз, сидели над вами ночами напролет.
– Я вас отблагодарю, друзья мои, за все ваши заботы, – тихо продолжал Луицци, – вот только встану на ноги… или умру – уж очень я паршиво себя чувствую…
– Я сгонял тут давеча за свеженькими пиявками, – засуетился Луи, – не желаете ли? Может, они вам помогут?
– Навряд ли! – встрепенулся Луицци. – Прежде всего я хотел бы черкнуть пару слов своему нотариусу.
Слуги обменялись многозначительными взглядами.
– Я не боюсь смерти, – заверил их Луицци, – но ведь никто не знает, что его ждет впереди. А потому необходимо навести хоть какой-то порядок в делах. И я вас не забуду, дети мои, не забуду ни в коем случае!
