– А вот что! Барне поинтересовался судьбой этих шести тысяч сначала в Тулузе, когда я еще была там, и сестры сказали ему, что слышать ничего не слышали ни о каких деньгах и что, наверное, Каролина увезла их в Эврон. Поскольку старикан Барне знает, что ради денег монашки заставляют своих воспитанниц делать почти все, что им угодно, он как будто удовлетворился этим объяснением. Но в итоге на пути из Ренна он завернул в Эврон и спросил у настоятельницы, передавала ли Каролина ей деньги, на что та ему, естественно, ответила «нет».
– Но то, что ты рассказала Каролине, должно было все объяснить.
– Каролине – да, но не Барне. Тот в Витре получил весьма невыгодные для тебя сведения. И это вдобавок к шести тысячам франков.
– Но она же могла привезти эти деньги с собой в Париж.
– Конечно, – ответила Жюльетта. – Но, как ты думаешь, будь у Каролины шесть тысяч, барону пришлось бы занимать денег у Барне, чтобы добраться из Витре до Парижа? Именно это дало толчок подозрениям старого проныры, именно тогда он припомнил первую тысячу двести франков, посланные моей матери, и решил, что шесть тысяч могли отправиться к ним вдогонку.
– Но откуда ты все узнала?
– Как откуда? От Густава, который общался с этим филином и, ни о чем не подозревая, сказал, что знает меня, когда однажды Барне упомянул мое имя.
– И что же он ему сказал?
– К счастью, ничего особенного. Сказал, что знавал меня, когда я играла в марсельском театре.
– Хорошо, что там, а не в другом городе.
– Нет! Густав никогда не бывал в Эксе, когда я жила там с матерью.
– О негодяйка! – воскликнул Анри, как если бы напоминание об Эксе вызвало у него самые болезненные ассоциации.
– Да ладно тебе! Мамаша занималась там своим ремеслом.
– Да, и прекрасно научила ему тебя.
– Ах, извините! – скривилась Жюльетта. – Ее ремесло не хуже твоего, и если б не Июльская революция, когда тебе удалось извернуться и застрелить старого Бекенеля под предлогом, что он шпион, и выкрасть у него фальшивые расписки, которые ты ему всучил, еще неизвестно, где бы ты сейчас был. А ты еще и лейтенантские эполеты получил благодаря роскошному прошению, которое я тебе сочинила, тогда как многие другие, кто по-настоящему и мужественно дрался с швейцарцами и королевской гвардией, отправились в Алжир простыми солдатами. Лучше помалкивай о том, кем я была до нашего знакомства.
– Ты прекрасно продолжила и после него.
– А ты и не возражал, потому что это давало тебе кусок хлеба, – с отвращением согласилась Жюльетта, – но сегодня, когда у тебя такие доходы…
– Ладно, ладно, сегодня я не хочу, чтобы барон увивался за тобой.
– Ладно, ладно, а я не хочу, чтобы твоя жена была тебе женой.
– Но, в конце концов, каким образом?
– Проще простого: Каролина невинна как новорожденное дитя, вот и весь сказ.
– Но ведь ее могут спросить? Брат… Барне…
– И как ты это себе представляешь? – с презрительной иронией поинтересовалась Жюльетта. – Что, Барне подойдет к Каролине и спросит: «Мадам, будьте любезны, скажите, ваш муж…» Оставь меня в покое. Видишь ли, дорогой, как бы ты ни старался, все равно ты никогда не будешь комильфо.
– Зато ты совсем наоборот, ходишь, как принцесса, говоришь, как воплощенная добродетель…
– Ах! – воскликнула Жюльетта. – Все потому, что у женщин в голове и сердце есть нечто, чего нет и никогда не было у вас, мужчин. Если бы я могла, я стала бы женой маршала революции, а еще раньше я могла бы стать Дюбарри… Но с нынешними мужчинами нечего делать: они так же тупы, как скупы.
– Тогда почему ты имеешь дело со мной?
– Тебя я люблю, это совсем другое. Но послушай, если бы ты не был ревнив, как скотина, я не оставила бы барону ни су от его двухсот тысяч ливров…
– Я и так уже достаточно богат.
– Хорошо, – согласилась Жюльетта, – оставляю тебе Каролину… мне все равно! А я беру барона.
– По рукам, – сдался Анри, но вскоре не выдержал и вскричал: – Нет, решительно нет!
– Не хочешь?
– Нет, нет! Я ненавижу барона. Видишь ли, я ненавижу его, потому что ты к нему неравнодушна, тебе нравится его манера говорить, его желтые перчатки, важный вид господина… Если бы он был старик, тогда да, мне было бы плевать. Но с ним – нет, тысячу раз нет.
– Ладно. Но только попробуй подумать о Каролине, тогда ты у меня попляшешь.
– Хорошо, поживем – увидим.
– Берегись! Она все мне рассказывает, я узнаю, если между вами что-то произойдет.
– А если и произойдет?
– У меня твои фальшивые переводные векселя, дорогой.
– Ты их хранишь, жалкая тварь!
– Они в надежном месте, просто я приняла меры для собственной безопасности.
Анри в ярости хлопнул себя по лбу, а Жюльетта продолжила:
– О, я тебя слишком хорошо знаю, мой петушок! Теперь ты будешь умолять меня остаться здесь, нет уж, спасибо… В общем, если хочешь, иди к своей женушке… ты свободен…
– Какой черт тебя разбирает с моей женой, я о ней вовсе не думаю.
– Это только слова.
– Слово чести, нет. Только для проформы. Ибо я провожу здесь странную первую брачную ночь.
– Конечно, твоя новая спальня подошла бы тебе гораздо лучше, чем моя комната.
– Спальня останется нетронутой, говорю тебе.
– Нынешней ночью да, в этом я уверена.
Анри неожиданно резко остановился перед Жюльеттой, как будто захваченной внезапной идеей. Он долго смотрел на свою сообщницу, будто хотел впитать своим взглядом все ее сладострастие, а затем медленно произнес:
– Возможно, что и нет…
– Однако Каролина туда не пойдет.
– Ты пойдешь туда.
– Я…
Жюльетта усмехнулась в ответ на это отвратительное предложение и добавила:
– В самом деле, это было бы забавно. Но нет, я не хочу… я не в том настроении.
– Пойдем. – Анри взял ее за руки и притянул к себе. – Не строй из себя ханжу, будет у тебя хорошее настроение.
– Оставь меня в покое, – вновь воспротивилась Жюльетта, – ты делаешь мне больно, грубиян.
– Ты прекрасно знаешь, что ты моя единственная. – Анри крепко обнял ее.
– Ах, ты невозможен, – Жюльетта позволила увлечь себя, – это находит на тебя как умопомрачение.
– Пойдем, пойдем.
– Нет, – сказала Жюльетта, – эта комната как раз над спальней барона.
– Именно это забавнее всего.
И, подхватив Жюльетту на руки, Анри понес ее через комнату, пока Жюльетта бормотала:
