– Что ты делаешь! Это мое! Все, что в шкатулке, – мое!
– Ничего твоего здесь нет, мерзавка, – ответила ей Жанна, пребольно оттолкнув. – Куска хлеба и то нет, не заработала!
– Во-первых, – не убоялась возразить девочка, – я не ела с тех пор, как папа умер, а во-вторых, ваш хлеб, матушка, я никогда не ела и не буду есть ни за что!
Вот так в первый раз повстречались мать, после смерти мужа, и дочь, после смерти отца…
Минутой позже, первой устав пререкаться, Жанна вышла, ведь нужно было подумать о делах насущных. Несчастье бедных людей еще и в том, что у них нет возможности развеять свое горе в развлечениях. Жанна оставила дочери заботу об уборке комнаты, в которой умер ее отец.
Если когда-нибудь Эжени будет твоей, – продолжал Дьявол, – и ты увидишь на ее груди подвешенный на шелковом шнурке маленький мешочек, то не вздумай, ревнуя к предыдущим ее возлюбленным, срывать его; он таит в себе маленький обрывок простыни, на котором загустела капелька крови Жерома, – единственное, что осталось у нее от отца, самая святая вещь, перед которой она преклоняется; даже я не способен осмеять или осквернить этот культ.
Меж тем тот горделивый ответ матери насчет куска хлеба вовсе не был пустым сотрясением воздуха. Эжени вскоре после Жанны вышла, направилась к хозяйке мастерской, в которой она работала, и попросила у нее сверхурочной работы. Совсем маленькая еще девочка, дни которой и так целиком уходили на работу, продав еще и свои ночи, вернулась домой и с полным правом заявила матери: «Я сама зарабатываю себе на жизнь!»
Очень скоро оказалось, что ей приходится зарабатывать не только для себя, но и для Жанны, которая когда-то бросила свое торговое ремесло, уступив уговорам Жерома; теперь же ее место было занято, нравы и привычки в то стремительное время успели измениться, и потому ей никак не удавалось возобновить дававшее прежде какой-то доход дело. Не думай, однако, что Эжени распоряжалась сама заработанными с таким трудом деньгами – всю зарплату она без остатка отдавала матери, которая ежеутренне, отрезав ей на завтрак кусок хлеба, выделяла дочери одно су и сухо роняла: «Иди работай». Только не смейся, господин, не смейся, ты, спесивый обладатель миллионов! Не зарекайся от сумы, вскоре и ты можешь познать цену одного су! Одно су на развлечения – ничто, одно су на жизнь – это целое сокровище.
Каждый вечер бедное дитя, почти всегда приходя домой первой, готовила скромный ужин и накрывала стол на двоих, а после ужина опять принималась за работу и трудилась до утра при скудном свете свечи. Первые ночи были просто ужасными, поверь: ей пришлось шить траурные платья для себя и для матери.
Однако это обстоятельство сыграло немалую роль, и вот почему. Впервые она располагала тканью, предназначенной для нее самой, и ее инстинктивная ненависть к уродливым формам проявилась в том, что, пользуясь полной свободой, она придала своему вроде бы непритязательному платью модный и крайне изысканный фасон. Не думай, однако, что сделала она это необдуманно, в порыве слепого тщеславия: она прекрасно понимала, что рядом с Жанной, одетой в строгий наряд, будет выглядеть вызывающе, предвидела, что ей предстоит порка, и ей действительно досталось от матушки, но зато она похорошела на глазах. Вокруг нее шептались, что она, кажись, не создана для того, чтобы всю жизнь прокуковать в простых ремесленницах. В свой костюм она вдохнула всю красоту собственной души и тем была счастлива.
– Ага! – хмыкнул Луицци. – Теперь я понимаю, почему ты так возлюбил эту женщину. Ее гордыня просто поразительна, и это при том, что она пала так низко…
– Гордость не может пасть слишком низко, милый ты мой барон. Только тщеславие, как бы высоко оно ни забралось, так и норовит сползти в выгребную яму.
Луицци, молча проглотив оскорбление, махнул нечистому рукой, предлагая рассказывать дальше. И Сатана продолжал.
II
Бедная девушка
– Кажется, я уже говорил, барон, что детство Эжени закончилось, она стала взрослой. А теперь позволь мне вкратце обрисовать, что такое жизнь девушки ее сословия. Конечно, это работа, работа и еще раз работа, но это и свобода. В шесть часов утра Жанна и Эжени выходили из дома; матери, типичной женщине из народа, по-прежнему суровой и грубой, но по-прежнему честной и работящей, худо или бедно, но удавалось иногда хоть немного подрабатывать; дочка же, просыпаясь на ходу, тащилась в ателье, черпая силы лишь в той самой гордыне, которая тебе так не нравится. Поймешь ли ты, сколько добродетели в подобной целеустремленной жизни, не подвластной никаким внешним соблазнам, для которых всегда найдется время и место? Ибо, за недостатком благоразумия, барышни вашего круга растут под неусыпным надзором матерей, не говоря уж о всяческих чисто физических препятствиях, не оставляющих им времени на то, чтобы испытать странное желание побеседовать с кем-нибудь часок с глазу на глаз, да так, чтобы никто ничего не увидел и не услышал. Поймешь ли ты, каким глубоким убеждением должно быть это целомудрие – ведь нужно сопротивляться не только собственной свободе, но и всем мыслимым и немыслимым соблазнам, которые разворачиваются перед бедной девушкой на необъятном пространстве? Ибо, когда вы, барон, обольщаете женщину своего круга, а вернее, когда она позволяет вам себя обольстить, вы не можете удивить ее райским великолепием той адской купели богатства и роскоши, в которой она купается и сама. Поэтому, когда она теряет голову, то для нее нет другого извинения, кроме как жажда любви. Несчастные создания, оказываясь у входа в прекрасный сад, видят оком золотые плоды, и устоять перед таким искушением им ох как нелегко! Ваши женщины пускаются во все тяжкие от праздного существования во дворцах и прохладных рощах; бедные девушки тоже порой сбиваются с пути, но потому, что этот путь ломает им ноги, а непосильное бремя нищеты тянет их на самое дно. Вы, сытые и разодетые, считаете себя богатыми и на юношеские надежды и грезы, но вот единственного истинного сокровища, которым может обладать человек, вам не хватает – здесь вы просто нищие, ибо смотрите вперед лишь на полшага, в то время как тем, у кого за душой ни гроша, есть о чем помечтать! Вовсе не в блестящих гостиных богачей создаются красивые легенды о прекрасном будущем, которыми так увлекается молодежь; знатная барышня в шикарных шелках – всего лишь добыча смутных желаний, а под скромным платьицем бедной труженицы в темной рабочей мастерской вынашиваются и пестуются самые великие и радужные чаяния и фантазии: здесь и прекрасные возлюбленные, и изысканные наряды, и утонченные услады, и самые нежданные триумфы, словом, то, в чем заключается почти все счастье молодости, – надежда на лучшее. Поймешь ли ты наконец, что если уж девушка, которой от природы дано не просто желание необыкновенной участи, а сознание ее жизненной необходимости, оказывается окруженной девушками из простонародья, то она к их достаточно вульгарным мечтаниям добавляет мечту об остроумных беседах, благородных занятиях, утонченных умственных упражнениях и творческих достижениях, и нужна некая сверхдобродетель, чтобы не купить все это ценой ошибки, которая для нее представляется единственно возможной дорогой к счастью. Я не имею в виду любовь, хозяин, хотя именно на ее счет вы относите сумасбродства ваших женщин, которые иначе не имели бы никакого оправдания.
