— Так это был ее дом?
— Да. Это моя тетка… Мы у нее жили…Временно.
— Понял. А мать с отцом? Есть?
— Нет…
— А в Подмосковье кто? Ты ведь туда уезжала, когда с работы уволилась.
— Отец там жил. Но он умер.
— Сожалею, прости. Я подумал, ты, если хочешь, можешь на работу вернуться. Только не знаю, как будешь совмещать… близнецы еще маленькие.
— Я рассчитываю на детский сад. Но нас пока не берут… только что на очередь встала. Все непросто.
При мысли что Миша с Пашей пойдут в садик, сердце сжимается. Представляю грозную тетку-воспитателя с ремнем и плачущих детей, не желающих есть манную кашу с комочками. Нет. Я против. Но вслух этого пока не скажу.
— Может, нанять няню?
— Мне не по карману такое удовольствие. Хорошо, что тетя Клава присматривала за мальчишками временами. А теперь я, честно говоря, вообще не знаю, что делать… — разводит руками.
— А почему от помощи отказываешься? Я могу помочь.
— Максим Михайлович…
— Макс, просто. Без отчества.
— У тебя своих проблем недостаточно? Чужих захотелось?
— Мне кажется, судьба свела нас непросто так…
Кто лишний
Анастасия выпускает из рук половник, и он с треском падает на пол. Детки напугано оборачиваются на громкий звук, приходится отвлечь их щекоткой, чтобы не заревели. Но Настя не реагирует на смех сыновей. На автомате поднимает половник и прижимает к себе.
— То, что произошло — самая нелепая случайность из всех возможных. И Слава Богу, что все обошлось… Не знаю, чтобы я делала, если бы мальчишки попали к плохим людям… Я так виню себя, что не могу быть с ними круглосуточно… Из меня не получается идеальная мать. Такая, какая нужна медвежатам. Я так их люблю… — это признание получается искренним и трогает меня до глубины души. Трудно подобрать слова, чтобы выразить ей свое участие, поэтому говорю то, что могу:
— Да брось… Нельзя обезопаситься от всего! Ты не виновата в том, что дом сгорел! Главное, что никто не пострадал, вот что важно!
Настя прикусывает губу. У нее на глазах слезы, но она не позволяет себе разреветься при мне. Глубоко вдыхает и принимается помешивать кипящие пельмени.
Ташковская строит из себя сильную, самостоятельную и взрослую женщину. Но это неправильно, противоестественно. Девушка не должна тащить на себе столько всего… одна. И сейчас мне хочется обнять ее и успокоить.
— Слушай, все будет хорошо. За черной полосой белая кажется еще светлее. Вот увидишь.
— Наверное… Поживем, увидим. — задумчиво смотрит на кастрюлю и выключает газ. Ужин готов. — Ты с бульоном любишь? Или так?
— С маком. Есть? — пытаюсь пошутить, наблюдая за ее реакцией. Она грозит мне половником и начинает хихикать. Напряжение между нами постепенно пропадает. Надеюсь, Настя больше не будет грустить этим вечером. Уж я-то постараюсь…
— Спасибо за мазь, кстати, зажило все быстро. Я о такой не слышала раньше…
— Буду знать. Может быть, пригодится на будущее... А то у меня, оказывается, тоже на мак аллергия. Прикинь, какое совпадение? Не находишь это странным? — прищуриваюсь. Как бы ни хотелось обойти эту тему, но я должен узнать правду.
— У многих людей реакция на разные продукты. В этом ничего удивительного нет, — отводит взгляд и шепчет, смотря себе под ноги.
— Да, конечно. На цитрусовые, например, распространено. Но вот мак… довольно редко.
Снова повисает пауза. Ташковская делает вид, что занята приготовлением. Отворачивается и достает из шкафчика две тарелки, но наложить пельмешки не успевает. В дверь звонят. Внезапно, громко и продолжительно.
— Ждешь кого-то? — поднимаю брови. Может быть, хозяйка пришла проведать постояльцев? Или кто из соседей решил заглянуть?
— Нет, никого не жду, — пожимает плечами.
— Пойдешь открывать?
— Да… Максим, мальчиков к плите не пускай, пожалуйста, не хватало, чтобы опрокинули кипяток…
— Я посмотрю за ними, не волнуйся. Иди, вдруг что-то важное.
Ташковская убегает, но почти сразу же возвращается.
— Не дождались, видимо… Ушли.
— Ну и ладно. Ничего серьезного, значит. Если бы что-то важное, звонили бы долго.
— Я тоже так думаю. Кто-то ошибся квартирой, скорее всего.
Она снова берет половник, зачерпывает… Но на этот раз раздается громкий стук. Видимо, кто-то попал в подъезд и долбит уже в дверь.
— Интересно… Может, я открою сам? — приподнимаюсь, немного напрягшись.
— Нет. Не стоит… За детьми присмотри, — Настя отчего-то бледнеет. Отложив поварешку, снова уходит в прихожую. Слышу, как щелкает замок.
— Привет…
— Привет, Настенька! Чего как долго не открывала? Хорошо, что сосед пустил в подъезд, а то я уж волноваться начал… Вдруг опять пожар. А детки где? Спят?
Ага. Спят. От того, как громко колотили в дверь, мертвые бы проснулись!
Что еще за мужик явился?
Неприятные мысли лезут в голову. Надо срочно выяснить.
— Пошли-ка, посмотрим, кто к маме пришел… — беру Пашу за руку, а Миша сам выбегает вперед нас.
— А вот и он! Пашенька, сыночек, как ты? Соскучился по папке?
Замечаю в дверях мужика, тянущего свои грязные руки к Мише. Он назвался отцом, но даже не понимает, что перед ним стоит Михаил, а не Павлик! Что за клоун бестолковый?!
Ребенок прячется за мать. Видать, не очень рад встрече с «папиком».
— Доброго вечера, милейший, — выхожу из тени, держа за руку Пашу.
Типок
В прихожей возникает немая сцена. Мужик удивленно смотрит на меня, я бросаю не слишком любезный взгляд на него. Дети глядят друг на друга. А Настя «прожигает дыру» в полу.
— Доброго вечерочка… Настен, а это что еще за типок? Физиономия знакомая, но не припомню кто… — небрежно кивает в мою сторону незваный гость, словно я не слышу его слова.
«Типок»… Так меня еще никогда не обзывали.
— Максим Лобанов. А для вас, любезный, Максим Михайлович. Насть, там пельмени остывают. Пойдем ужинать.
Ташковская распахивает глаза, удивленно глядя в мою сторону, а потом вспоминает о том, что теперь нас на одного больше.
— Дим, ты это…
— О, пельмени, значит? Так я с удовольствием поем. Голоден как волк! Накладывай, хозяюшка! — не давая договорить, этот упырь скидывает ботинки, демонстрируя всему миру дырявый носок. А затем нахально чешет мимо Насти прямиком в кухню к накрытому столу. Девушка отступает и случайно задевает Мишу, спрятавшегося сзади у нее под ногами. Тот, пошатнувшись, шлепается прямо вслед от грязного ботинка и начинает реветь, заставляя Ташковскую обратить на себя внимание. Паша подхватывает вой, выбегая к брату и тоже шлепается в лужу. Братская солидарность!
