— Что ты говоришь! — рассмеялся он искусственным смехом, отвернувшись к танцующим.
В этот момент подошла Айлин.
— Вы меня извините, если я вас покину на пару минут? — сказал Халид и, поднявшись, сел за столик к мужчинам. Я видела, что виски ему не пошло на пользу. Он ведь вообще не привык к алкоголю. Мне вдруг пришло в голову, что у него кроме обыкновенной ревности могла быть и другая причина напиться. Может, он только теперь до конца осознал смысл того, что ему говорил имам. Рано или поздно он должен был вступить в конфликт со своей совестью, с Богом и со всем светом — он, честный, правоверный мусульманин.
А может, все и не так. Во всяком случае, своим поступком он продемонстрировал необыкновенное мужество и силу — сделал больше, чем вообще мог сделать любой любящий мужчина.
Я периодически поглядывала на Халида, чтобы, так сказать, держать ситуацию под контролем. Но тут Айлин вдруг напомнила мне, что я так ни о чем ей и не рассказала.
Она уже была навеселе, но слушала меня с возрастающим интересом. Время от времени она шумно выражала ужас или, наоборот, разражалась звонким смехом. Когда я наконец во всех деталях поведала ей сюрреалистическую историю своего замужества и поездки в Луксор, она уставилась на меня, раскрыв рот и не в силах произнести ни слова.
— Я не могу в это поверить, Верена. Этого не может быть, — сказала она наконец.
— Ну, так мне все объяснил Халид.
— А где это свидетельство сейчас?
— У меня с собой, в сумочке.
Она судорожно глотнула, украдкой покосилась на Халида и сказала:
— Давай выйдем на минутку. Я должна видеть эту бумагу.
Мы скромно сунули свои сумочки под мышки и направились в туалет. Как только за нами захлопнулась дверь, Айлин возбужденно воскликнула:
— Боже мой, Верена, я не могу в это поверить!
Пока я рылась в сумочке, она барабанила пальцами по краю раковины. Я никак не могла понять, почему эта бумага имела для нее такое большое значение.
В конце концов, я вручила ей бумагу и с нетерпением стала ждать её реакции. Её рот от удивления открывался все шире. Чем дольше она изучала арабские письмена, тем стремительнее, судя по всему, неслись её мысли.
Потом она вдруг вскрикнула и пролепетала как в бреду:
— Верена!.. Ты даже не подозреваешь… Ты даже представить себе не можешь, что означает эта бумага! Если ты забеременеешь, то Халид должен будет признать ребенка своим законным наследником…
Я стояла, как истукан, перед зеркалом и ничего не понимала. Какая беременность? Она что, совсем спятила, эта ирландская операционная сестра из Абу-Даби?
— Ах, Айлин, перестань, — ответила я. — Пока Халид не расторгнул свою помолвку в Аль Вахе, все это не имеет для меня никакого значения.
— Ты это серьезно?
Я кивнула.
— Ну, помолвка помолвкой, но ты теперь в любом случае законная жена шейха Халида бин Султана Аль Рашида. Здесь это написано черным по белому. Все в строгом соответствии с Кораном, подтверждено двумя свидетелями, как того требует закон. — Она заглянула мне прямо в глаза. — Послушай моего совета: не выпускай эту бумагу из рук!
Даже если Айлин была права в отношении законности и силы этого документа, её советы меня совершенно не интересовали. Меня беспокоило другое: я со страхом думала о том, хватит ли у Халида мужества объявить обо всем на семейном совете, когда он вернется в Аль Ваху.
* * *
Халид в ту ночь выпил больше, чем позволял его организм.
Что бы я ни говорила, пытаясь увести его в каюту, он только смеялся. В конце концов я попрощалась со всеми и ушла одна в надежде, что он последует за мной.
Что он и сделал.
Он прямо в одежде и туфлях упал на кровать. Я попыталась его раздеть, но он был такой тяжелый.
— Ты рассказала Айлин о нашей женитьбе? — спросил он вдруг.
— Конечно. А почему ты так странно спрашиваешь?
— Ну кто тебя тянул за язык?… — застонал он от досады. — Завтра об этом будет знать весь Каир, а послезавтра — Абу-Даби, — произнес он в отчаянии.
У меня в груди похолодело. Об этом я совсем не подумала.
— Ты даже представить себе не можешь, как быстро эта информация просочится в Аль Ваху!
В его голосе слышалось отчаяние.
— Милый, я позабочусь о том, чтобы Айлин держала язык за зубами. Обещаю тебе.
Он судорожно глотнул и истерически расхохотался.
— А Ибрагим?… Черт возьми, да она, наверное, как раз в эту самую минуту ему обо всем рассказывает… Боже избави… — пробормотал он себе под нос. — Придется мне с ним серьезно поговорить…
С этими словами он уронил голову на подушку и в ту же секунду уснул.
Я только теперь поняла, что натворила. Опасения Халида были более чем оправданны. Страшно было даже подумать о той драме, которая могла разыграться, если весть о нашей свадьбе дойдет до Аль Вахи прежде, чем Халид успеет поговорить со своими родными.
И вот, вместо того чтобы нежиться в его объятиях и наслаждаться сознанием того, что наше судно идет куда-то во тьму, я всю ночь не могла сомкнуть глаз.
В важности этой бумаги и в правоте Айлин я убедилась гораздо скорее, чем могла предположить и чем мне этого хотелось.
* * *
Я смотрела в окно каюты. Мимо неслась вода, вспененная форштевнем. Ни шум машинного отделения, ни солнце, пробивающееся сквозь занавески, не могли разбудить Халида. Воспоминание о том, как он смотрел на меня ночью, вызывало в моей груди неприятный холодок. Я решила ждать, пока он не проснется.
В коридоре послышались голоса и шаги. Я даже узнала голос Ибрагима. Он уже, наверное, все знал. Айлин уж точно рассказала ему — если не ночью, то утром.
Еще раз взглянув в окно, я увидела пышные пальмовые рощи и плодородные поля. С палубы, наверное, открывается потрясающий вид, подумала я с тоской. Хоть бы мой муж поскорее проснулся. Иначе я из-за него пропущу всю красоту.
Через час я вдруг вздрогнула и прислушалась: машины неожиданно взревели, и судно задрожало, как будто дали задний ход. Я быстро отодвинула занавеску и увидела прямо перед собой высокую стенку причала, к которой «Телестар» приближался на малом ходу. Халид наконец зашевелился.
— Доброе утро, sweetheart! Новогодний завтрак мы уже проспали, но может, нам дадут хотя бы кофе…
Он с недоумением озирался по сторонам.
— Где мы?
— Представления не имею. Мы только что куда-то причалили.
— У меня голова раскалывается…
В коридоре опять послышался голос Ибрагима. Через минуту в дверь энергично постучали:
— Халид!
