— Вот как?
— Да, да! — уверенно закивала я головой.
— Ну… дома у нас не все так, как должно было бы быть. Мне безумно не хватает отца… Он умер два года назад.
Я пристально смотрела на него, пытаясь понять, насколько тяжелой была для него эта утрата.
— Ты до сих пор переживаешь?
— Это был самый тяжелый период моей жизни. Я думал, сойду с ума. В течение короткого времени меня покинули сразу два любимых человека.
Два?… Мои мысли бросились врассыпную. Неужели он имеет в виду меня?
— Да, Верена, ты не можешь себе даже представить, какую боль ты мне причинила. Ты была мне так нужна. А тебя со мной не было — в самые тяжелые минуты моей жизни.
У меня от таких обвинений даже дыхание перехватило.
— Халид… Если бы ты знал, до какой степени безумия ты меня довел тогда. Ты что же думаешь — мне самой легко было исчезнуть для тебя?
— Верена, давай не будем спорить, кто кому сделал больнее. Все равно уже поздно…
Что он говорит? У меня закололо в груди. В его голосе мне послышалась обреченность. И это после того, как он клялся мне: «Мы найдем выход, клянусь, Аллах не оставит нас! Это так же верно, как то, что я стою перед тобой».
— Что ты хочешь этим сказать, Халид?
Он глубоко вздохнул, сжал губы и долго собирался с духом. Ничего страшнее и представить себе невозможно.
— Я дал слово отцу, когда он умирал, что женюсь на девушке, которую он давно выбрал для меня вместе с другими главами семейств.
Я все это время предчувствовала нечто подобное. И все же меня это страшно возмутило.
— Так почему же, черт побери, я узнаю об этом только сейчас? Почему ты в первый же вечер не сказал мне, что женат? Какого дьявола ты вечно из всего делаешь тайну?!
— Да нет, Верена, успокойся — я пока ещё не женат. Но это должно скоро случиться, уже в этом году.
У меня закружилась голова.
— Зачем же тогда все это — наши встречи, поездки, твои объяснения в любви?
— Я люблю только тебя, — невозмутимо ответил он. — Я любил тебя с первого дня, как только увидел, и это навсегда. Ты первая и последняя настоящая любовь в моей жизни.
— Но послушай, Халид!..
Я молча качала головой, ничего уже не понимая, ни на что не надеясь и ничего не желая. Я отвернулась к окну.
— Верена, обещай мне, что мы до конца жизни останемся друзьями — что бы ни случилось.
Я в недоумении уставилась на него.
— Пожалуйста!.. — молил он одними глазами, в которых застыла невыразимая тоска.
В конце концов, я не выдержала этого взгляда.
— Хорошо, Халид, я попробую.
Справа от меня, словно в какой-то пелене, проплывал удивительно красивый сквер гольф-клуба «Эмираты». Выразительные белые бедуинские шатры были окрашены закатом в розовый цвет
[39]. Перед отелем «Джумейра Бич» были видны барашки волн. «Вот и умерла прекрасная мечта», — подумала я.
Лиза и Абдул уже поджидали нас перед входом в «Хайатт Ридженси». Я молила Бога, чтобы они не заметили разрушительных следов урагана, который только что промчался над нами с Халидом. Как бы то ни было — им, похоже, в этот вечер трудно было испортить настроение. Они весело зашагали впереди нас внутрь.
Абдул с блеском демонстрировал свои светские навыки. Он со знанием дела комментировал меню, рассказывая о всех тонкостях суши, и мы предоставили ему самому выбрать блюда. Круглый стол вскоре был заставлен лотками и чашечками с сырой рыбой. К ним подали бесчисленное множество соусов. Я старалась сохранять непринужденный вид и как могла поддерживала компанию. Выражение лица Халида, однако, не предвещало ничего хорошего. Он с неодобрением смотрел на красные, белые и коричневые кусочки сырой рыбы и был холоден с Абдулом.
— Верена, вот это тебе точно понравится, это тунец. Попробуй, — говорил Абдул.
Глаза его сияли весельем.
— Очень вкусно! Попробуй, Халид, — пыталась я расшевелить его.
Но он лишь с трудом выдавил из себя улыбку. Атмосфера за столом становилась все более зловещей. Во мне постепенно крепло чувство, что Халид ревнует меня к кувейтцу. Как Абдул ни старался поддерживать непринужденную беседу, Халид был холоден и неприступен. Он то вскакивал из-за стола, отвечая на звонки своего мобильного телефона и опрокидывая при этом полные бокалы, то изображал отсутствие аппетита. Чем больше внимания уделял мне Абдул, тем больше лицо Халида напоминало застывшую маску. Я поняла, что самое лучшее в этой ситуации — это бегство.
— Халид, я думаю, нам пора. У тебя ведь сегодня был очень напряженный день.
Абдул опередил его.
— Кстати, Халид, Верена может поехать с нами, и тебе не надо будет делать крюк к «Джебель Али», — сказал он, благосклонно улыбаясь.
Это, вероятно, была его маленькая месть Халиду за его вредность.
Вскоре мы с Халидом уже бродили по огромной автостоянке в поисках его машины. Халид резко открыл правую дверцу и молча ждал, пока я сяду, глядя поверх меня застывшим взглядом. На его лице я не могла прочесть ничего, кроме досады и злости. Нет, так я с ним никуда не поеду, решила я. Это было слишком опасно.
— Скажи мне, что я сделала не так? — спросила я.
Он упорно молчал.
— Ты не хочешь мне сказать, что с тобой происходит?
Он отвернулся, но я успела заметить влажный блеск в его глазах.
— Ну, Халид… — сказала я ласково и положила руку ему на плечо. — Мы же друзья…
Он с тяжелым вздохом уронил голову мне на плечо.
— Я никак не могу понять, — шепотом произнесла я, — почему мы, испытывая такие сильные чувства Друг к другу, не можем быть вместе… Я никогда этого не понимала, ни десять лет назад, ни сейчас…
Он молчал, ещё крепче прижав меня к себе.
— Ответ на этот вопрос знаешь только ты, Халид.
Он, по-видимому, заметил двух мужчин в белых одеяниях, которые приближались к нам.
— Поехали, Верена, — сказал он вдруг.
Я и забыла, что обниматься в общественных местах здесь считается верхом неприличия. Халид включил зажигание и провел рукой по лицу.
Мы молча поехали в направлении устья Крика, через тоннель Шиндага, вдоль гавани к Джумейра. Из радиоприемника лилась арабская музыка. Мне вдруг захотелось, чтобы Халид остановился где-нибудь на берегу и мы с ним побрели босиком по мягкому песку, позабыв обо всем на свете и отпустив все тормоза. Да, вот такая вот я глупая — даже теперь, когда я знала, что все потеряно, мне не приходила в голову мысль, что ещё не поздно дать задний ход. Оторваться от него, распроститься с ним — навсегда. Нет, я витала в облаках романтических, несбыточных грез. Я представляла себе, как Халид совершенно теряет рассудок от поцелуев при луне и уже не видит другого пути, кроме нарушения слова, данного им Богу и семье. Вот такие картины рисовало мне мое воображение.
