Но конечно же, люди, снимки мозга которых здесь изучались, не только были диагностированными шизофрениками, они еще и по многу лет принимали антипсихотические препараты.
Один из самых противоречивых и горько-ироничных фактов, о которых мы говорили в этой книге, заключается в том, что теперь мы знаем (отчасти благодаря исследованиям на приматах, где макакам на протяжении долгого времени давали антипсихотики как первого, так и второго поколения), что сокращение тканей мозга – это следствие не шизофрении, а лекарственных средств, которыми мы ее лечим
[113].
Несмотря на эти опасения, убеждение, что прогноз становится тем хуже, чем дольше психоз не лечить, стало движущей силой в основании «Центров раннего вмешательства при психозе» в Америке, Канаде, Австралии и большей части Европы с начала века
[114]. В Великобритании это убеждение также сформировало направление клинических практик (известное как рекомендации NICE
[42]), которое настаивает на том, чтобы взрослые люди с первым психическим эпизодом начинали раннее лечение (в течение двух недель после обращения)
[115].
Позвольте пояснить, я не собираюсь критиковать эти рекомендации. Если бы кто-то из моих родных терял связь с реальностью, я бы хотел, чтобы у них была возможность посетить специалиста как можно раньше, потому что я, без сомнения, был бы напуган до чертиков.
Из личного опыта общения с командами «раннего вмешательства» я также знаю, что они не следуют принципу «в любой непонятной ситуации – тянись к медицинскому шкафчику». Напротив, лечение, которое они предлагают, включает растущее количество разговорных терапий. Но все же нужно сказать, что эти команды работают под большим давлением. Они обязаны назначить пациентам лечение в как можно более сжатые сроки, а самый быстрый и простой способ это сделать – выписать рецепт.
«Затем есть еще этот неподтвержденный консенсус о том, что люди должны продолжать принимать препараты, чтобы избежать рецидива, – продолжает Монкриф. – Хотя если вы посмотрите на испытания антипсихотиков, то там даже нет четкого определения понятия “рецидив”. Чаще всего они смотрят на довольно небольшое увеличение интенсивности проявлений психотической симптоматики, которое логичнее было бы обозначить как “незначительное колебание симптомов”. Критически важно понять, не повышаем ли мы вероятность рецидива, назначая медикаменты на длительный период времени. И я думаю, что вполне вероятен сценарий, в котором мы усложняем жизнь людям, которые без химического вмешательства пережили бы всего несколько психотических эпизодов».
* * *
Несмотря на все перечисленные потенциальные опасности и ограничения так называемых антипсихотических препаратов, я остаюсь при своем убеждении, что множеству людей они, безусловно, помогают.
Когда я работал медбратом в психиатрической больнице, я стал свидетелем того, как жизнь небольшой группы пациентов изменилась к лучшему благодаря лекарствам. Иногда в течение считаных дней я наблюдал, как человек возвращается из мрачных и далеких мест, где он бродил, потерянный. Видел облегчение в их глазах, когда мир преображался и обретал прежние формы. Видел их спасение.
Я не романтизирую.
Я видел это.
С Амитом, правда, я видел совсем не это.
«Мне придется умолять вас?» – спросил он, когда мы вошли в его палату.
Даже если бы он стал умолять, это ничего не изменило бы. Решение было принято. Когда я вводил иглу шприца в вену, мне тяжело было унять дрожь в руках. Меня продолжало трясти, когда я отнес иглу и шприц на пост, избавился от них, поставил свои инициалы на медкарте.
Я был главным медбратом в ту смену и решил поместить Амита под «пристальное наблюдение» – это значит, что каждые пятнадцать минут к нему в палату заходил кто-то из персонала, чтобы убедиться, что все хорошо. Я много раз сам проделал путь по коридору к его комнате, чтобы поднять шторку на двери и заглянуть внутрь.
Амит провел день, лежа на кровати лицом в матрас, всхлипывая.
Для меня совершенно ясно, что врачам и другим специалистам изначально нужно быть гораздо, гораздо осторожнее, прописывая людям подобные препараты. Для меня ясно также, что прав один из интервьюированных мной ученых, когда говорит о «зияющей дыре вместо доказательств того, когда действительно нужно прекратить их назначать».
Это имеет смысл. Самые масштабные исследования «антипсихотиков» часто спонсируются их производителями. Неудивительно, что акцент в них делается на то, когда пациенты должны начинать их принимать, а не на прекращении приема. Может быть, специалистам стоит помогать пациентам безопасно избавляться от лекарств гораздо раньше, чем предполагают распространенные сегодня практики.
Естественно, некоторые пациенты действительно нуждаются в долгосрочном приеме лекарственных средств, если препараты подавляют то, что иначе было бы непрекращающимся кошмаром (и не будем даже лезть в болезненную тему, касающуюся людей, которые выбирают принимать лекарства, чтобы жизнь их близких не превратилась в кошмар). При этом даже в таких случаях нам необходимо точно знать, что представляют собой «антипсихотики» – токсичные субстанции, по сути своей – и каковы ограничения и потенциальные риски, ассоциированные с их долгосрочным приемом.
Среди самых серьезных ошибок, которые может допустить специалист – предположение, что его приоритеты совпадают с приоритетами пациента. Для некоторых людей испытывать симптомы так называемой шизофрении может оказаться куда предпочтительнее, чем испытывать эффекты (желательные и нежелательные) лекарственных средств.
А теперь давайте обсудим феномен, с которым каждый из нас знаком (в той или иной степени) не понаслышке: галлюцинации.
И познакомимся с психиатрическим медбратом, который слышит голоса.
Хранители ключей, остальные и голоса
«Я помню, когда мне было шесть, папа, огромный и вездесущий в своей армейской форме, заказал мне первый номер “Удивительного Человека-Паука”. Помню это возбуждение каждую неделю, когда клацала задвижка почтового ящика, и на коврик в прихожей с глухим звуком падал конверт – новый выпуск. Связь. Защита. Папа дал мне свою гарнитуру из вертолета однажды. Я сломал ее, пока играл: притворялся, что я – это он. Отец выглядел разочарованным, но не сердитым. Это чувство, чувство разочарования, я взял и заполнил им дыру его отсутствия. Это чувство пронизывает и душит мои воспоминания, оно подавляет, сжимает, расплющивает меня даже сейчас»
[43].
