Одни из самых прорывных исследований Дэниела Фримена фокусируются на связи бреда преследования и невроза чрезмерного беспокойства. Под неврозом в этом случае имеется в виду психическое расстройство, характеризующееся тревогой, депрессией и другими негативными чувствами, которые не подразумевают потерю связи с реальностью, характерную для психоза.
Волнение, предполагает Фримен, порождает неправдоподобные идеи, удерживает их в мозгу и увеличивает тревогу, ими вызываемую. Оказывается, что люди с тяжелыми случаями паранойи демонстрируют примерно тот же уровень тревоги, что и люди с диагнозом «генерализованное тревожное расстройство» – эталонной болезнью тех, кто постоянно о чем-то волнуется.
Что ж, я подозреваю, большинство читателей не будут слишком удивлены этому открытию. Довольно логично, что если ты веришь во что-то ужасное, ты будешь об этом волноваться. И все же это простое наблюдение почему-то ускользало от внимания специалистов. Отчасти так могло происходить в силу влияния давней традиции разделять «психоз» и «невроз». Так что если у человека проявляется психотический бред, то внимание психиатров и, соответственно, лечение, будет сфокусировано на нем, а ассоциированный «невротический дистресс» будет игнорироваться. Проблема такого подхода заключается в том, что, по мнению Дэниела Фримена, крайнее волнение не только проявляется вместе с бредовыми идеями, но оно также подогревает и усугубляет их. «Очевидно, что невротические мысли идут на пользу паранойе, – говорит он мне. – Это значит, что мы даем волнению почву, на которой оно становится еще сильнее. Мы также усложняем содержание тревог, выдумываем все более невероятные сценарии. Ключевой момент – невроз притупляет нашу способность определять, насколько такие сценарии возможны в реальности».
Последний пункт требует немного разъяснений. Как могут люди, просто думая о чем-то, укрепляться в вере, что это что-то на самом деле произойдет?
Повторю: люди – не слишком рациональные существа. Когнитивная предрасположенность, влияющая на каждого из нас (испытываем мы психоз или нет), заставляет переоценивать вероятность события, если оно без труда приходит нам на ум. На эту особенность может влиять то, как давно мы сформировали воспоминание, мнение или страх, а также насколько та или иная мысль необычна и эмоционально заряжена. Именно поэтому никто не хочет купаться в море, если только что посмотрел «Челюсти» (по тому же принципу никто не хочет больше смотреть фильмы, если только что увидел «Челюсти 4: Месть»)
[88].
«Больше, чем чего-либо другого, я наблюдаю у параноиков, как они уходят в себя, замыкаются от мира из-за своих страхов, – объясняет Фримен. – Они не хотят встречаться с людьми, все больше времени проводят в одиночестве, и тогда тревога становится их жизнью. Иногда нам кажется, что мы решим проблему, если достаточно о ней поволнуемся. Но это неэффективная стратегия, потому что она затуманивает рациональное суждение».
Я полагаю, здесь нам всем есть о чем подумать.
В 2015 году Фримен с коллегами провели исследование: люди с бредом преследования проходили психотерапию, которая фокусировалась исключительно на уменьшении уровня тревоги, игнорируя при этом содержание бредовых идей. «Это хороший способ начать, – поясняет Фримен, – потому что так люди могут понять, что волнение только усугубляет их положение, и при этом им не нужно ввязываться в спор о том, насколько реален предмет их тревоги».
Результаты исследования оказались обнадеживающими. Уровень дистресса снизился, а вместе с ним и уверенность в истинности бредовых идей
[89]. Нельзя утверждать, что такой подход – лучший вариант для всех. Или что он поможет людям с другими типами убеждений, ассоциированными с «шизофренией». Но для некоторых людей, поглощенных бредом преследования, это может стать важной щербинкой в броне расстройства.
Современная психиатрия, кажется, больше сосредоточена на присутствии или отсутствии бреда, а не на его содержании.
Особенно это актуально в Америке, где против такого аспекта собственной профессии обратился Джоэль Голд, практикующий профессор психиатрии в Нью-Йоркском медицинском университете. «Бредовые идеи, как и все рожденные умом идеи, имеют значение, – пишет он. – И все же психиатрия не склонна в это верить, у нее не возникает интереса к тому, что разные умы порождают разный бред. Психиатрия хочет лишь исключить этот психотический симптом. Это довольно любопытно. Наших пациентов чрезвычайно занимают их бредовые идеи, так почему они не должны занимать нас? Большинство людей принимают свои мысли всерьез, основой психиатрии являются рассуждения об идеях. Когда мы внимательно выслушиваем пациента, обращаем равное внимание на психотические и непсихотические мысли, мы пестуем терапевтический союз, а такие союзы порождают более удачные клинические результаты. Тот факт, что бредовые идеи имеют значение для наших пациентов, должен быть достаточной причиной, чтобы и мы придавали им значение»
[90].
Аминь.
Так же справедливо и то, что я уже упоминал выше: если взглянуть на бредовые идеи чуть пристальнее, окажется, что общие сюжеты находятся почти всегда.
Все бредовые идеи могут быть категоризированы. Мы обсудили самую распространенную категорию: бред преследования. Он возникает у 70 % людей, впервые переживающих психотический эпизод. На втором месте по распространенности – бред величия, когда человек верит в свои сверхспособности, необыкновенную власть, влияние или славу. Другие типы бредовых идей включают: бред отношения (вера в то, что события вокруг – вроде жестикуляции героев телепередачи – обращены к человеку или имеют для него особое значение); эротоманный бред (когда человек непоколебимо и ошибочно верит, что другой человек в него влюблен); нигилистический бред (убеждение, что грядет великая катастрофа); соматический бред (озабоченность здоровьем, телесными функциями и отказом органов).
Мне кажется удивительным, что два наиболее частых мотива бреда – преследование и величие – так отличаются друг от друга. Прятаться от мира, в котором все тебе враги, выглядит как полная противоположность уверенности, что у тебя есть суперсилы, что ты неуязвим.
Разговаривая со мной из своего психотерапевтического кабинета в Манхэттене, Джоэль Голд не соглашается: «Эти два убеждения тесно связаны. Если человек чувствует, что его преследуют, то в этом есть и доля величия. Если ЦРУ полагает, что я храню секрет, ставящий меня под удар, – это просто грандиозно». Вспоминается случай Эрики, не так ли? В худшие свои времена она не считала себя каким-нибудь жалким воришкой – нет, она была самой разыскиваемой преступницей в стране. Мы также можем начать с другого конца – с мегаломании. «Давайте признаем, – предлагает Джоэль, – если вы считаете себя Христом, то распятие всегда маячит где-то на горизонте. Появляется неотъемлемое чувство риска. Люди захотят навредить тебе, объявить тебя ложным пророком».
Это захватывающее наблюдение, хотя Джоэля куда больше интересует другая общая черта, черта, способная объединить все упомянутые типы бредовых идей. Речь идет о том, каким уникальным образом любые бредовые идеи касаются мира социального и его угроз. Теория Голда (разработанная вместе с его братом, профессором философии и психиатрии в университете Макгилла, Иеном Голдом) состоит в том, что бредовые идеи появляются тогда, когда происходит сбой в психологическом механизме, ответственном за социальную жизнь со всеми ее опасностями. Джоэль называет этот механизм «системой подозрения» (suspicion system).
