Наверное, еще в Сандхерсте ему дали что-то, чтобы свести его с ума, чтобы он мог преодолеть это – пройти по грани и вернуться – внедриться в больницу. Солдат под маской пациента, его задание – узнать, соответствует ли это место требованиям военного командования.
Джеймс провел в больнице несколько месяцев. В худшие моменты он не знал даже, жив он или погиб, не знал, что (если вообще хоть что-то) реально.
Руки, если держать их под холодной водой, казались реальными. Десять, может двадцать раз на дню он прятался от сестер и стоял у раковины в своей палате, включив воду, смывая плохую энергию. Он как-то наполнил бутылку своей мочой и выпил, он сжимал кулаки так, что на ладонях оставались раны от ногтей, он кидался на двери и стены с кулаками, крича и завывая.
Некоторые из этих действий были нужны, чтобы проверить, жив ли он еще. Другие – чтобы выяснить предел своих физических способностей, продолжить военные тренировки.
«В определенном смысле, когда рассказываешь такие вещи – переживаешь их заново, – сказал мне Джеймс при первом нашем разговоре, когда он оправлялся после обострения. – С некоторыми вещами, которые я творил в тяжелые моменты, я пытаюсь примириться до сих пор».
Сегодняшний наш разговор скачет вперед-назад по жизни Джеймса. Он несколько раз бывал в больнице. Он вспоминает, что в первый визит, когда он был еще подростком, мать навещала его каждый день. Она приносила ему молоко – любимый напиток – и сидела с ним часами, разделяя его волнение.
Он велел ей проваливать. Он хотел не ее.
Джеймс до сих пор сожалеет об этом. Ему тяжело думать о том, как больно ей было слышать эти слова. «Поймите правильно, я всем сердцем люблю маму. Но в тот момент…»
«Вам нужен был отец?» – заканчиваю за Джеймса я.
«Мне нужен был отец. Очень нужен. Я плакал о том, чтобы он пришел и спас меня. Но он не пришел».
Джеймс помнит ночь, когда силы окончательно покинули его. «Я полностью исчерпал физические, психологические и душевные ресурсы. Было поздно, везде темнота. Со мной не было никого из семейных, сестры, наверное, заперлись в своей каморке, но для меня они просто не существовали. Я лежал на кровати. Вокруг было так темно, что я поверил. Я твердо знал, что я – последний оставшийся в мире человек».
Он ощутил, что находится на краю пропасти, что один шаг отделяет его от бездны.
Той ночью он молился. «Это было что-то вроде примирения с моим биологическим отцом и Отцом Небесным», – объясняет Джеймс. Это был поворотный момент, потому что Джеймс почувствовал, что его молитва услышана. «Не было никакого удара грома или гигантской руки с неба. Но я почувствовал, как внутри меня голос сказал: хуже уже не будет».
Джеймс держал Библию в своей палате. Она всегда лежала на прикроватной тумбочке. Он перечитывал ее снова и снова. Часто он выходил с ней на улицу, чтобы ветер переворачивал страницы, выбирая за него место в книге. Ветер был дыханием господа, открывшиеся страницы обращены лично к Джеймсу. В отделении была пациентка, старушка, расхаживающая в ночнушке и кричащая что-то про агнца Божия. Джеймс знал, что она говорит о нем. Все складывалось: он был в Сандхерсте, был солдатом. Его тренировали отнимать жизни, но и спасать тоже. Он должен был стать судией над живыми и мертвыми. Он был вторым пришествием, мессианской фигурой, самым важным человеком на земле.
Шизоаффективное расстройство
Лекарство, которое давали Джеймсу – тот густой оранжевый сироп, – называется хлорпромазин. Это первый в своем роде антипсихотический препарат, известный своими суровыми побочными эффектами не меньше, чем своей эффективностью.
Джеймс быстро понял, что персоналу больницы нужна его покорность и что если он ее не проявлял, то приходилось принимать хлорпромазин. Он до сих пор не думает, что лекарство особенно помогло ему. «Его было достаточно, чтобы меня в конце концов выписали. Но если тебя выписывают, это не значит, что все плохие мысли остаются в больнице, – рассуждает Джеймс, – в целом, мне кажется, побочные эффекты перевешивали положительные». Проведя в клинике около месяца, он просто начал говорить сестрам и психиатрам то, что они хотели слышать. «Так ты и выбираешься из больницы. Не потому что тебе лучше, или ты излечен, или не думаешь о плохом. Ты просто говоришь то, что позволит им выпустить тебя на волю».
В конце концов Джеймса отправили жить к матери с диагнозом «параноидальная шизофрения». В последующие визиты диагноз будет пересмотрен и изменен на «шизоаффективное расстройство»: сочетание симптомов шизофрении и расстройства настроения (вроде мании и депрессии). Недавно диагноз Джеймса снова поменялся – теперь это «биполярное расстройство».
Джеймс, со своей стороны, не особенно обращает внимание на такие ярлыки. «У меня синдром Джеймса», – пожимает он плечами.
Твердо стоять на ногах
Ты понимаешь, что все это неправда.
Тебя заставили поверить в то, что ты очень важен, что ты нужен этому миру. А затем ты видишь, что это был обман. Твой мозг сыграл с тобой злую шутку. Ты чувствуешь себя преданным.
Со временем симптомы Джеймса свелись к тому, что профессионал назвал бы бредом величия. По выходе из клиники он значительное время провел, свернувшись перед телевизором на диване в доме у матери, пытаясь понять, в какой же момент все пошло не так.
Каждые две недели к нему заходила медсестра, чтобы сделать очередной укол. Ампулы хранились в мамином холодильнике. Перед приходом медсестры Джеймс стаскивал себя с дивана и шаркал на кухню, чтобы вынуть ампулу из холодильника и положить на стол – теплую жидкость было не так больно вводить.
Сегодня Джеймс сидит на своем диване, он тянется за табаком, делает самокрутку. Он прочищает горло.
«Мне очень сложно было смириться с тем, что я провалил армейскую подготовку. Наверное, даже сложнее, чем со своими психическими проблемами. Я так старался, так хотел быть лучшим, думаю, из-за этого было еще тяжелее, когда меня уволили. Если вкладываешься во что-то целиком, чертовски больно, когда все летит в тартарары. От меня избавились, как от обузы, посадили в караульную и велели ждать мамочку. Мне кажется, какая-то часть меня не могла пережить это предательство, то, что меня снова отвергли. Так что вместо этого мозг сконструировал другую реальность, в которой я все еще был важен для них».
Джеймсу нелегко было подняться с маминого дивана и начать строить жизнь заново, и первые несколько попыток не привели ни к чему хорошему.
Больше страданий. Больше госпитализаций.
Джеймсу сказали, что не стоит рассчитывать на то, что он сможет когда-то устроиться на работу, вступить в отношения или жить отдельно. Он воспринял эти слова как вызов. Он считает, что в конечном итоге ему нужно благодарить за это армию. Что если он добился хоть чего-то в жизни, то во многом это случилось потому, что в армии его научили самодисциплине и привили веру в собственные силы.
