Именно поэтому множество людей (включая, как мне кажется, львиную долю подписавшихся под критическим письмом в телекомпанию BBC) отвергают стандартный и поддерживаемый государством подход к стигме вместе с необоснованными биологическими и медицинскими предположениями.
Есть множество причин, по которым государству выгодно придерживаться такой стратегии. Биомедицинская модель психических нарушений означает, что государству не нужно разбираться со сложной проблемой – как обращаться со странным и беспокоящим поведением людей, если оно не попадает под юрисдикцию уголовного (или другого) кодекса? Вероятно, гораздо удобнее налепить на такое поведение ярлык «медицинская проблема» (прямо как рак или диабет!) и вывести его из своей зоны ответственности
[36].
Это сложная ситуация, о которой не может в паре ярких фраз адекватно рассказать белозубая голливудская знаменитость. Правда заключается в том, что шизофрения вовсе не похожа на сломанную ногу.
Тем не менее не стоит категорически пренебрегать биологической теорией только потому, что на нее, как мухи на варенье, слетаются гонцы социально-политической повестки. Сравнение психического здоровья с физическим может оказаться нам полезно.
Как отмечает доктор Алекс Лэнгфорд, психиатр и блогер, аналогия с диабетом может быть очень удачной, если мы сфокусируемся на диабете второго типа. Лэнгфорд сравнивает его с депрессией. «Если у диабета первого типа есть четкая причина, лежащая в основе заболевания, – гипергликемия, ведущая к пожизненной зависимости от инсулина, то второй тип – куда более разнообразное в проявлениях и причинах состояние организма, прямо как депрессия. При диабете второго типа высокий уровень сахара в крови чаще всего вызывается тем, что организм не реагирует на инсулин так, как должен бы, но уровень инсулина также часто бывает понижен. Другие гормоны, вроде глюкагона и инкретина, тоже не в порядке. Это похоже на картину депрессии, потому что мы знаем, что на биологическом уровне за нее отвечает не только низкий уровень серотонина. В процесс вовлечены и другие нейромедиаторы, вроде норадреналина, дофамина и множества других. […] А еще, ни у диабета второго типа, ни у депрессии нет одной ясной причины. И то и другое вызывается суммой факторов, каждый из которых сам по себе несет относительно небольшой риск. Крупными игроками на этом поле для диабета будут ожирение, высокий холестерин, нездоровое питание и сидячий образ жизни, а для депрессии – перемены к худшему, тяжелое детство и отсутствие поддержки со стороны друзей и близких. Генетика играет важную роль и для депрессии, и для диабета, но ни за то, ни за другое не отвечает один конкретный ген».
Так что да, определенно они чем-то похожи.
А еще, рассматривая эти сходства, Лэнгфорд отмечает изрядную иронию в том, что некоторые люди до сих пор настаивают, что психиатрическим больным нужно «взять себя в руки». «Вообще говоря, – объясняет он противоречие происходящего, – диабетикам второго типа гораздо легче контролировать свою болезнь, избегая жирной еды, упражняясь и не набирая вес, чем людям с депрессией нивелировать вызывающие стресс факторы, вроде тяжелой работы или пережитого насилия»
[37].
Но что же делать со стигмой психической болезни?
Что ж, у доктора Люси Джонстон есть весьма радикальное решение: «Самый быстрый и простой способ избавиться от стигмы – избавиться от психиатрического диагноза».
Наверное, настала пора поговорить о диагнозах.
Но сначала познакомьтесь с солдатом.
Солдат
Ты понимаешь, что все это неправда.
Тебя заставили поверить в то, что ты очень важен, что ты нужен этому миру. А затем ты видишь, что это был обман. Твой мозг сыграл с тобой злую шутку. Ты чувствуешь себя преданным.
Затем приходит стремление найти смысл. Почему это со мной случилось? Зачем все это было? Как я оказался здесь, в изоляторе, рычащий и воющий, как плененный зверь? Больше похож на животное, чем на человека, – так мама сказала. Почему армия выбрала меня для этой миссии?
Медицинский журнал корабля «Энтерпрайз», звездная дата 5027.3, записывает доктор Леонард Маккой: «Меня беспокоит капитан Кирк. Он проявляет признаки напряжения и эмоционального стресса. Я не вижу для этого причин, кроме той, что мы слишком долго находимся на патрулировании без отпуска или разнообразия. Капитан отверг все мои просьбы составить его психологический профиль».
«Я думаю, ты нездоров, пап. Это как… – Джеймс Вулдридж громко всхлипнул и утер слезу рукавом свитера, – как в той серии “Звездного пути”, когда Кирк устал и стал принимать неверные решения. Ему нужно было отдохнуть немного. Вот сейчас так».
Последние пару месяцев обстановка дома была накаленной до предела. Старшие брат и сестра Джеймса уже съехали, так что они с младшим братом были единственным свидетелями того, как брак их родителей разваливается на части. Джеймс подозревал, что в этом есть и его вина. Вряд ли то, что он так часто будил родителей среди ночи, укрепило их отношения. Он будил их, потому что волновался. Его тревожила ядерная война. Тревожили вещи, написанные в Библии. Тревожило, что он пах странно. В школе он носил толстое шерстяное пальто – немного похожее на дедовскую военную форму, – иногда он зарывался носом в ткань и глубоко вдыхал. Пахло несвежей мочой, он был уверен. Это тоже не давало ему спать. Но больше он боялся написанного в Библии. Я есмь путь. Я свет миру. Слишком много чтения, слишком мало сна. Казалось, что он никогда не может нормально заснуть. И он все время будил родителей. Это явно не улучшало ситуацию.
Сейчас именно пятнадцатилетний Джейк отвечал за то, чтобы отец их не бросил. Ему нужно было убедить отца ради мамы и ради брата. И – больше всего – ради самого себя. Джейк обожал отца. Поклонялся ему. От этого мужчины, служившего когда-то главным инженером в королевских военно-воздушных силах, Джеймс унаследовал свой выдающийся и живой ум. Он выпрямил спину и посмотрел отцу прямо в глаза. «Это не ты, ты бы так не поступил», – настаивал Джеймс. Или что-то в этом роде. Сейчас тяжело вспомнить детали. Это случилось 35 лет назад. Единственное, что навсегда отпечаталось в памяти, – это реакция отца. Он рассмеялся, вот что он сделал. Рассмеялся прямо Джеймсу в лицо. «Ты еще слишком маленький, чтобы понять, сынок». Это было унизительно. Его отец не был нездоров. У него просто был роман. Подарком на прощание сыну стал совет после выпускных экзаменов подать документы в Уэлбекский колледж-интернат по подготовке военных инженеров и технических специалистов с весьма высокими требованиями к поступающим.
«Я не виню ни в чем армию, – эту фразу Джеймс произносит не раз за время нашего разговора. – Я никогда не винил армию за то, что произошло. Если у меня был какой-то врожденный недостаток, то хорошо, что они его нашли».
Мы встретились у Джеймса, в небольшом уютном домике с живописным видом на церковь и старый рынок в Саут-Молтоне, что в графстве Девон. Джеймс приветствует меня слегка неловким извинением, говоря, что если я ожидаю запаха свежего хлеба, то буду разочарован. «Мы оба курим, и у нас собака. Я поставлю чайник». В нем все еще осталось что-то от военного (по крайней мере, на мой гражданский взгляд). Он гладко выбрит, седые волосы аккуратно причесаны. Он широкоплеч, стоит очень прямо, а говорит взвешенно и уверенно. Тон его голоса значительно отличается от того, что я слышал несколько месяцев назад, при нашем первом телефонном разговоре. Он тогда оправлялся от рецидива и был еще совсем не в форме. Он чувствовал, что не справился, подвел сам себя. В его словах были усталость и покорность: «Мне 51 год. Почему мне до сих пор приходят в голову эти мысли, если вероятность, что они правдивы, становится все меньше и меньше?»
