Он замолкает, разглядывая фотографии на стене, я тоже перевожу на них взгляд.
– Давно ты увлекаешься? – киваю в ту сторону.
– Года четыре. А так, всегда нравилось фотографировать. На самом деле странно, что ты не напряглась, когда я подарил тебе твои фотографии. Любой психолог скажет, что в этом есть что-то ненормальное.
Я улыбаюсь.
– Это что-то ненормальное мне в тебе нравится.
Он криво усмехается, отводя взгляд.
– Я начал с алкоголя, – продолжает, как будто и не прерывался. – Несколько лет бухал, но умело это скрывал. Компания была в городе, деньги водились, а предки и подумать не могли, что я пущусь во все тяжкие. Да и не до меня им было: отец на работе, мать с ребенком… Потом начались наркотики. Ума хватило не жестить, но все равно в конечном итоге все всплыло. Меня закрыли в нарколечебницу на несколько месяцев. Домой я вернулся чистым телом, но не головой. Я не собирался завязывать. Еще несколько месяцев сидел под домашним арестом. Школу я, кстати, не закончил. Аттестат отец купил, ну и тетка завуч помогла оформить бумаги. Об институте на тот момент речи не шло… Четыре месяца я сидел дома, потом меня стали выпускать. Еще через два я снова оказался в лечебнице. Мать, конечно, все это хранила в большом секрете. После был очередной домашний арест. Я стал умнее: научился прятаться и скрываться. А потом… – он замолкает, стискивая пальцы в замке. – Потом эта клоака снова меня поглотила. Я оказался в психушке, и там понял: пора что-то менять.
Кирилл замолкает, весь похожий на сгусток напряжения, даже коснуться его страшно, но я все-таки протягиваю ладонь и кладу на его сжатые в замок руки. Он стискивает зубы, поворачиваясь ко мне.
– Я начал в тринадцать, а закончил в восемнадцать в психушке. Выкинул пять лет из своей жизни на все это дерьмо. Чуть не угробил себя, – он напрягается, словно пытаясь сдержать слезы. – И вот я здесь сегодня. Шесть лет без алкоголя, наркоты, сигарет, пять лет без антидепрессантов. Стал ли я счастливее? Нет. Но я счастлив, что выбрался со дна, в котором оказался. Хотя цена за это была слишком высокая.
Кирилл отходит к окну, но не уверена, что вообще видит хоть что-то. Поднимаюсь следом, обняв сзади, утыкаюсь лбом ему в спину.
– Ты молодец, – шепчу ему, позорно шмыгая носом. – Правда, молодец.
Он поворачивается, оказываясь лицом ко мне.
– Я не молодец, Яся. И осознаю это. Ты бы никогда не узнала, если бы… – он как будто теряется, а потом продолжает, глядя мне в глаза. – Если бы не стала мне так дорога. Ты… Ты лучшее, что случилось со мной в этой жизни. Я и подумать не мог… – Кирилл качает головой, а я стираю выступившие слезы.
Внутри все дрожит, грудь как будто разрывает изнутри от этих слов. Я чувствую: там, в его душе, еще много всего, темного и светлого, не рассказанного, непонятного мне. Но все равно то, что происходит сейчас – это как будто больше реальности. Словно те невидимые ниточки, что мне мерещились между нами, начали спутываться в узелки, которые уже не развязать. Которые делают из двух одно. И это волшебно, хотя и немного страшно.
Мы снова в кухне, на этот раз едим то, что осталось от новогоднего стола в семье Кирилла. Между нами тишина, она не давит, скорее, даже необходима. Приятное молчание, когда сказано много и добавлять ничего не хочется. Просто быть рядом, пока все уляжется внутри нас.
У меня еще много вопросов, но я не задаю их, понимая, насколько сложно было рассказать то, что я уже знаю.
– Вкусно, – замечаю Кириллу, он усмехается.
– Это готовила домработница.
– На праздники ее отпустили?
– Я отпустил. Мама не в курсе. Договорились, что она придет перед их приездом, чтобы навести порядок.
– Ее ждет много работы?
Кирилл смеется, обнажая красивые белые зубы.
– Не думаю. Обычно она приходит каждый день, чтобы поддерживать идеальную чистоту. Терпеть не могу, когда все вылизано. Ощущение, что живешь в музее. Еще камеры повсюду…
Я перестаю жевать, сердце замирает, по груди ползет дрожь.
– Я выключил их, как только предки уехали, – Кирилл замечает мою реакцию. Облегченно выдыхаю.
– Тебе влетит за это?
– Мне уже давно не влетает за подобные вещи. Во-первых, я вроде как взрослый, во-вторых, ты успела забыть? Я все делаю не так, как надо.
– Ты делаешь это назло родителям? До сих пор?
Его лицо приобретает хитрое выражение.
– Нет, просто некоторые психологические проблемы так легко не побороть.
– Ты делаешь это специально.
Он смеется.
– На самом деле, я просто живу так, как комфортно мне.
– Почему не съедешь? Ведь прошло много времени… Вряд ли они до сих пор боятся, что ты вернешься к прошлому.
Кирилл откладывает вилку, утыкаясь губами в кулак.
– У нас сложные отношения, – произносит в итоге ничего не значащую фразу.
– Это как-то связано с теми обязательствами, о которых ты говорил?
– Да.
Он смотрит на меня, словно ждет следующего вопроса. И я почему-то знаю: если спрошу, он не будет уходить от ответа. И не могу, словно язык к гортани прилип. Спрошу позже, на сегодня и так откровений достаточно.
Я встаю, подхожу к нему, Кирилл поднимает голову, чтобы смотреть мне в глаза. Провожу рукой по его непослушным волосам, накручивая на палец вечно спадающую на глаза прядь. Он кладет ладони мне на бедра, притягивает ближе к себе. Наклоняюсь и целую в губы, нежно, осторожно. Кирилл усаживает меня на себя, а потом встает со мной на руках, и идет в сторону лестницы.
Мы лежим на кровати Кирилла, моя голова на его плече, молчим. Тишина не давит, просто хорошо вместе вот так, чувствуя тепло друг друга. За окном уже смеркается. Кирилл сплетает наши пальцы вместе.
– У тебя красивые пальцы, знаешь? – спрашивает меня. – Длинные, тонкие, аристократические.
Я посмеиваюсь.
– У меня в школе была подруга, – говорю ему. – Невысокая, и у нее ладошка была маленькая, в две трети моей. И почему-то, даже не знаю, почему, я думала, что у меня некрасивые пальцы, непропорциональные.
Кирилл поднимается на локте, глядя на меня.
– Ясь, это перебор.
– Я знаю. Потом уже поняла.
– Откуда у тебя столько комплексов? Ты красивая.
Я закусываю губу, разглядывая его в ответ.
– Наверное, тоже из детства. Я всегда чувствовала себя ненужной. Папа ушел, мама все больше ругалась. Я была как будто дезориентирована по жизни, знаешь? Мне хотелось просто быть, как все. Я усердно училась, потом пошла в институт, чтобы получить высшее образование, найти работу. Такие крючки стабильности, которые помогают цепляться за реальность и не тонуть в саморефлексии.
