Нормальность не цель и не должна быть целью.
Но в то же самое время студентам с ограниченными возможностями из Кембриджа не следует осуждать идею лечения аутизма. Если у вас расстройство спектра и вы учитесь в одном из самых лучших университетов мира, вы не разговариваете сами с собой в комнате, часами вращая в руках яркий сверкающий объект.
* * *
Когда я теперь наблюдаю за Гасом, то часто вспоминаю припев из песни «Пафф, Волшебный Дракон»:
Дракон живет вечно, но маленький мальчик – нет.
Яркие крылья и огромные кольца потеснятся, чтобы дать место другим игрушкам.
Наступит одна серая ночь, и Бумажный Джеки больше не придет.
И Пафф, могучий дракон, больше не будет бесстрашно рычать…
В этот момент я начинаю плакать и Гас тоже, не представляя, о чем я думаю; но он подходит ко мне и спрашивает, все ли в порядке. По общему признанию, «Пафф, Волшебный Дракон» – самая печальная песня из когда-либо написанных для любого из нас. Но теперь она смущает меня. Плачу ли я из-за того, что Гас выходит из детства, или от мысли, что он, может быть, не сможет выйти из детства вообще?
Но вот что я знаю точно: сегодняшняя мрачная уверенность в самый неожиданный момент уступит место завтрашним радостным возможностям.
Я решила задать Гасу вопрос, который уже подбрасывала ему в течение последнего года: «Я пока тебя не спрашивала, но мне любопытно… ты знаешь, что значит быть аутистом?»
Гас ложится головой на компьютер и закрывает глаза. Сначала он, как обычно, пытается сменить тему. Я немного нажимаю. Наконец, не глядя на меня, он отвечает: «Я знаю, что у меня аутизм».
«И что это означает для тебя?»
«Это значит, что есть вещи, которые легче для меня, чем для других людей, и вещи, которые тяжелее для меня. Я знаю, что я другой, – продолжает он почти шепотом. – Но все в порядке».
Он поднимает голову и делает то, что ему так трудно: смотрит мне в глаза. Это только начало.
А потом мы возвращаемся к нашей самой злободневной теме: «Я могу ходить в школу?»
* * *
Всю ночь шел дождь, и теперь мокрые шины расплескивают сырость, и опавшие листья испещряют мостовую. Воздух был свеж, и поднялся ветер. «Сегодня ветрено», – сказала я. «В минорной тональности», – сказал Гас. Мы оба были правы.
«Ну, ладно, милый! – весело сказала я. – Давай снова проговорим то, что мы обсуждали».
«AccuWeather говорит, что температура будет семь градусов – ммммм – и четырехпроцентная вероятность грозы сегодня вечером…»
«Не это, – говорю я. – Другую вещь».
«Я уже говорил тебе, мамочка. Я не буду ни с кем разговаривать. Разве только с другом».
Супер. Это не слишком сужает круг.
«ГАС. Послушай. Всего-то шесть кварталов. Никаких разговоров с «друзьями». Просто иди. И напиши мне, когда придешь на место, ладно?»
«Конечно, мамочка».
В первые два месяца учебы в новой старшей школе я шла позади него, то есть он поворачивался и махал мне рукой каждые тридцать секунд. Поэтому я пряталась, прыгая от дерева к подворотне, как неумелый шпион из мультфильма. Гас всегда поворачивался и махал мне. Однажды Гас остановился и заговорил с незнакомцем, огромным афроамериканцем. К моему стыду, я шла как привязанная следом за ним, но, не пройдя и квартала, выдыхалась: очки набекрень, волосы дыбом, одетая в то, что должно было выглядеть как спортивный костюм, но на самом деле было пижамой. Я подошла. «Привет, я учитель математики в классе у Гаса», – сказал человек. «Привет! Я мама Гаса, расистка средних лет», – не сказала я. Мы пожали друг другу руки, и я объяснила, что мы делаем. Учитель засмеялся, и они пошли своей дорогой.
Я решила, что выход может заключаться в разрешении ходить в школу с другим учеником, который был бы выше, старше и казался самодостаточным. Потом я увидела, что мальчик, который рассматривался в роли секьюрити Гаса, нагнулся посреди улицы и стал завязывать шнурки – наушники выпали, движения машин не замечает, как одна их тех священных коров в Индии, которая считает своим правом преимущество на дороге.
Я отказалась от этого варианта, продолжала ходить за Гасом, и мы тренировались писать сообщения о прибытии. В то время у меня не хватило духа попросить кого-нибудь незнакомого заговорить с Гасом. Может быть, следовало. Да, определенно следовало. Ладно, это было глупо. Я не могла этого сделать. Я решила пойти на попятный.
«Мамочка? Я не хочу опаздывать», – Гас ненавидел опаздывать. Он мог бы стать закадычным другом Муссолини.
«Ладно, ладно, все в порядке».
Это должно произойти когда-нибудь, не так ли? Дракон живет вечно, но маленький мальчик – нет.
Гас сделал примерно пять шагов по направлению к школе, потом вернулся. «Мамочка, ты забыла задать мне тот Вопрос».
«О, подожди, я забыла, о чем это… Давай попробуем вспомнить…» Гас ждал, и его глаза сияли. Я прикинула, что к этому моменту задавала вопрос 5142 раза по одному разу в день, каждый день его жизни. И каждый раз я шучу, что не могу вспомнить. Для Гаса эта шутка никогда не устареет.
«Погоди, я вспомнила! – воскликнула я. – Ты мой самый любимый?»
«Да! Я твой самый любимый». Потом он повернулся и пошел прочь.
Я наблюдала за ним, пока его силуэт не затерялся среди утренних прохожих. Примерно на каждом десятом шаге Гас подпрыгивал.
Благодарности
Есть только один способ написать благодарности – немного выпить. Я люблю вас всех! Нет, не вас. Сейчас я собираюсь прилечь. Всего наилучшего.
Я опять тут. Эта книга появилась на свет потому, что какой-то незнакомый британец увидел, что я написала статью про своего сына, и прислал мне электронное письмо. Погуглив, я обнаружила, что этот человек опубликовал письма Нельсона Манделы и еще написал книгу под названием «Есть ли у муравья дырочка в попе?». Так я узнала, что этот человек – величина. Джон Батлер из «Quercus» – если бы не вы, я бы никогда не додумалась написать вот эту книгу. И еще спасибо его правой руке, Кэти Фоллейн, которая взяла на себя редактирование, потому что, пока Джон ждал окончания моего труда, он выпустил в свет целое человеческое существо и взял отпуск по уходу за ребенком. Он живет в цивилизованной стране, где вы можете делать такие вещи.
И есть еще все эти люди из издательства «HarperCollins». Дэвид Хирши уже продавал мои еще не оконченные книги; я так благодарна ему за храбрость и безрассудство в этом деле. Когда Дэвид ушел из издательства, он точным броском (это будет моя единственная спортивная метафора на 250 страниц, обещаю) отправил меня в исключительно заботливые, умные руки редактора Гейл Уинстон и ее помощницы Софии Групман. Не существует хорошего текста без прекрасной редактуры. Как получилось, что мне так повезло?
