Но на восьмой день после рождения Иегуды-Боаза, когда пришел срок делать обрезание новорожденного и на церемонию собралась вся семья, муж удивил Рахелику: он взял ребенка у нее из рук и положил его на руки не своему отцу, а Габриэлю. У нее сердце екнуло – так обрадовался отец. Рахелика смотрела на мужа и в который раз благодарила Бога за свою удачу.
Увидев Моиза в первый раз, она не предполагала, что он ей понравится. Она мечтала познакомиться с отважным бойцом из «Пальмаха», компанейским парнем, кудрявым и симпатичным. Поначалу ей не верилось, что она полюбит простого доброго парня, почти без образования, грузного и лысеющего. Но она полюбила Моиза всей душой. Он был лучшим мужем, какого она только могла себе пожелать, щедрым и великодушным. Рахелика понятия не имела, что он сказал своему отцу, чтобы тот согласился уступить честь быть сандаком ее отцу, но не сомневалась, что он сделал это деликатно и с большим тактом.
Крики ребенка, которому моэль
[98] в эту минуту делал обрезание, разрывали Рахелике сердце, и она с плачем выбежала во двор синагоги. Сестры вышли за ней следом, стали обнимать и утешать.
– Бедненький, ему всего восемь дней, а его уже режут, – плакала Рахелика. – Должно быть, ему ужасно больно…
– Он не чувствует, – успокаивала ее Луна, – соску обмакнули в вино, он опьянел.
– Бедненький, ему всего восемь дней, а он уже пьяный… – всхлипывала Рахелика.
– Он ничего не будет помнить. Ты когда-нибудь встречала парня, который помнит, что с ним делали, когда ему было восемь дней? – сказала Бекки, удивив сестер своей рассудительностью.
– Откуда тебе знать, что парень помнит и чего не помнит, цыпленок? С каких это пор ты стала знатоком парней? – рассмеялась Луна, и Рахелика вытерла слезы. – Да ну тебя, я уже давно не цыпленок, у меня есть парень.
– Вот только не говори, что твой парень рассказывает тебе, что он помнит о своей брит-мила, – со смехом сказала Луна.
– Вот зараза! – возмутилась Бекки. – Не будь ты беременной, я бы тебе сейчас съездила…
Рахелика засмеялась сквозь слезы, и сестры вдруг снова почувствовали себя маленькими девочками, которые делят одну комнату в родительском доме, как это было когда-то, пока еще не наступили сложности взрослой жизни.
Смеющимися и застала их Роза, которая пришла позвать их поднять бокал за здоровье новорожденного. Она смотрела на дочерей и думала: все-таки Всевышний был добр ко мне! Он дал мне выйти замуж за Габриэля, дал трех дочек, а теперь еще и внука, и скоро появится еще один внук. Наверно, я должна каждый день и каждый час благодарить Его за это. В конце концов, моя жизнь была не так уж и плоха. Господь всеблагой не забыл обо мне, бедной сироте из квартала Шама, и послал немного радости…
29 ноября 1947 года вокруг радиоприемника «Зенит» дедушки Габриэля собралась вся семья вместе со всеми соседями. Слушали прямую трансляцию из Нью-Йорка: пятьдесят семь стран – членов ООН на заседании ее Генеральной ассамблеи должны были принять решение о разделе Палестины. С замиранием сердца внимали они диктору. Тот говорил по-английски, но нужды в переводе не было: США – йес, Австралия – йес… С каждым новым названием страны, которое он произносил, все замирали в тревоге. Тридцать три раза было сказано «да» – и тридцать три раза из дома Эрмоза по всему Охель-Моше разносились радостные возгласы. Габриэль, почти обездвиженный, подпрыгивал от счастья в своем кресле, обложенный подушками. Решение ООН о разделе Палестины на два государства, еврейское и арабское, было принято большинством голосов, и всем стало ясно, что проклятые англичане наконец-то уберутся из страны и у евреев наконец-то будет собственное государство.
И вот, когда все выбежали из дома и из ворот Охель-Моше и бросились на Кикар-Цион, где уже танцевали тысячи людей, Луна почувствовала, как колотится ребенок у нее в животе. Она хотела только одного – влиться в толпу на Кикар-Цион и танцевать, танцевать до самого утра, но вместо этого была вынуждена поехать на скорой помощи в больницу «Хадасса» на горе Скопус. И там, после семнадцатичасовых схваток, которые едва ее не убили, на свет появилась ее дочь.
Луна была слишком измучена, чтобы почувствовать радость, когда ребенка сразу же после рождения положили ей на грудь. Все, чего она хотела, – это закрыть глаза и уснуть. Ее не интересовало, что она только что произвела на свет живое брыкающееся существо, ее не интересовало, что муж плачет как дитя, обнимая крошечное тельце новорожденной дочери, ее не интересовало, что, пока она здесь мучилась, весь народ Израиля толпился на улицах и праздновал свое возрождение. Семнадцать часов она непрерывно вопила от боли, а когда этот кошмар кончился, рухнула без сил. И теперь она жаждала только одного – чтобы ее оставили в покое и дали поспать.
Наутро, когда Луне принесли дочку для кормления, она отказалась кормить. Она слишком устала, слишком измучена, она не в состоянии открыть глаза.
– Вы должны попытаться ее покормить, – увещевала ее медсестра. – Ребенку нужно есть.
Она поудобнее усадила Луну на подушку и положила ребенка ей на руки. Но вместо того, чтобы ощутить неземное счастье или вспышку любви, она не почувствовала ничего. А когда медсестра распахнула на ней халат и высвободила грудь, испытала мучительный стыд. – Поднесите ее ротик к соску.
Медсестра показала, как правильно держать ребенка. Она пыталась приблизить ротик младенца к соску матери, но девочка отказывалась брать грудь и заливалась плачем. Луна закрыла глаза и мысленно взмолилась, чтобы ребенка унесли и дали ей поспать.
– О господи, вы же ее уроните! – медсестра поспешно высвободила девочку из обмякших рук матери. А та немедленно легла в постель и укрылась с головой, стараясь найти такое положение, которое причиняло бы ее истерзанному телу наименьшую боль.
Эту сцену и застала Рахелика, пришедшая навестить сестру. Увидев, что медсестра уносит младенца из палаты, Рахелика поспешила вслед за ней.
– Куда вы ее уносите?
– Мы должны ее покормить, если не хотим, чтобы она умерла с голоду, – сухо ответила медсестра.
– А почему моя сестра ее не кормит?
– Такое иногда случается после родов. Мать слишком намучилась и устала, чтобы заботиться о ребенке. Не беспокойтесь, ваша сестра скоро придет в себя, а пока мы накормим ребенка из бутылочки.
– Из бутылочки? – Рахелика была потрясена. – Но это же не полезно – кормить ребенка из бутылочки! – А что вы предлагаете? Морить ее голодом? – устало спросила медсестра.
– Дайте ее мне, – потребовала Рахелика.
– Что, простите?
– Дайте мне ребенка!
Она взяла девочку из рук изумленной медсестры, села на стул в коридоре родильного отделения, где было полно людей, расстегнула платье и приложила ребенка к груди. Только после того, как теплое молоко, брызнувшее из тетиной груди, утолило голод новорожденной, она умолкла. Покормив девочку, Рахелика подняла ее вертикально, прижала животиком к груди и ласково стала поглаживать по спинке, пока та не отрыгнула проглоченный воздух.
