– Сейчас здесь только ты да я. Говори, Моиз.
– Что происходит у вас с Луной?
– Все у нас в порядке, – пожал плечами Давид.
– Ты уверен, что все в порядке, амиго?
– А почему нет?
– Потому что ее сестра убеждена, что это не так.
– Ее сестра? С каких это пор ее сестра вмешивается в наши дела?
– А она и не вмешивается. Это я вмешиваюсь. По-моему, ты губишь свою жизнь. И можешь навлечь беду на семью.
– Стоп! Остановись, Моиз! Ты мне как брат, и я тебе очень уважаю, но говорить со мной так не позволю! – Да брось! Ты думаешь, я хочу вмешиваться в ваши с Луной отношения? Вовсе нет. Но мне не все равно. Думаешь, люди не видят, что у вас с Луной что-то не ладится? Думаешь, у людей нет глаз?
– Если ты имеешь в виду то, что ты опередил меня и первым сделал своей жене ребенка, то честь тебе и хвала. Но право же, я с тобой не соревнуюсь. Ты, думаю, в курсе, что есть разные способы не забеременеть. – Не мели ерунды! Давид, я ведь понимаю, что происходит. Но осознай уже наконец: Изабеллы больше нет. Твоя жизнь с ней осталась в Италии. Сейчас ты женат на Луне. И послушай меня хорошенько, амиго: ты начнешь вести себя как мужчина, понял? А значит, будешь уважать свою жену, выполнять супружеские обязанности, зачинать с ней детей. А не захочешь – будешь иметь дело со мной. И даю слово, если ты не опомнишься и не возьмешься за ум – я тебе кости переломаю!
Давид был огорошен. Его тихий и деликатный друг никогда не говорил с ним так резко и напористо. Моиз всегда относился к нему с пиететом, это Давид обычно говорил Моизу, что нужно делать, давал ему советы, улаживал его дела, возил его куда-то и даже женил его. И все же Моиз говорил всерьез. И хотя его слова удивили и возмутили Давида, он сознавал правоту друга. Он понимал, что, если не начнет вести себя с Луной так, как подобает мужу, случится несчастье, и неизвестно, чем все закончится.
Он погасил сигарету и вслед за Моизом вошел в дом. – Эй, Луника, – крикнул он жене, – пошли домой!
– Что ты сказал Давиду? – шепотом спросила Рахелика.
– Я? – Моиз изобразил удивление. – Я ничего ему не говорил, мы просто выкурили по сигаретке.
– Ну да, конечно… – Рахелика засмеялась и обняла его за шею.
Ее замечательный Моиз наверняка всыпал Давиду как следует и все уладил. Может, теперь этот осел Давид начнет вести себя по-человечески, и сестра наконец-то будет счастлива? Дай-то бог.
Уже много дней в лавке ни одного покупателя. Моиз в который раз протирает полупустые полки, Рахелика подметает пол. Большие мешки уже перестали выставлять наружу, они все равно опустели, и нечем их наполнить. А если бы даже были товары, где взять на них денег?
Аврамино рассчитали. Отец прямо взвился на дыбы, когда они с Моизом сказали, что выхода нет и нужно уволить старого Аврамино.
– А где он возьмет денег на еду для себя и жены? – спросил Габриэль.
– Папа, нам самим на еду едва хватает, – ответила Рахелика. – Аврамино знает меня с детства; думаешь, мне было легко его уволить? Но у нас нет другого выхода.
Габриэль согласился, но с одним условием: они должны сказать Аврамино, что он может даром брать из лавки все, что захочет и когда захочет.
Но дела шли все хуже и хуже, так что они были вынуждены уволить и Мацлиаха. Это оказалось гораздо тяжелее. Мацлиах был оскорблен до глубины души.
– После всего, что я сделал для своего брата? – возмущался он. – После того, как я всю душу отдал лавке, ты меня увольняешь?
– Прости меня, тио, – Рахелика опустила глаза, не находя в себе мужества взглянуть на дядю, – у нас нечем платить тебе.
– А Габриэль знает, что ты выбрасываешь меня на улицу?
– Папа просто убит этим. Мы уволили Аврамино, сейчас увольняем тебя, а скоро нам ничего не останется, как уйти самим.
– Как тебе не совестно! – кипел Мацлиах. – Я держал тебя на руках, когда ты была ребенком! Как тебе не стыдно выгонять своего пожилого дядю!
– Мне стыдно, тио, – Рахелике хотелось, чтобы земля разверзлась и ее поглотила, – но у нас правда нет выбора.
Мацлиах сплюнул на пол, сорвал с себя фартук, швырнул его Рахелике и вышел из лавки.
Слезы брызнули у нее из глаз, и она зарыдала в объятиях Моиза.
– Ну все, радость моя… успокойся… подумай о ребенке, ему это вредно.
– Лучше бы отец сделал это сам, а не перекладывал на меня такое позорное дело!
– Между прочим, твой отец держал Мацлиаха много лет, хоть он был лентяй и бездельник.
– И все время жаловался, – добавила Рахелика.
– И забирал домой десятую часть товара, и не только раз в месяц, – продолжал Моиз.
– Ты это видел? – засмеялась Рахелика. – Я думала, я одна это вижу.
– Отец тоже видел, но закрывал на это глаза. Не нужно виноватиться; я уверен, когда ситуация изменится, отец ему поможет, все будет в порядке.
Увы, Мацлиах так рассердился на то, что его уволили, что порвал все отношения с Габриэлем и его семьей. – Ничего мне от него не надо! – заявил он Аллегре, приехав в Тель-Авив излить гнев и рассказать матери о свинском поступке Габриэля. – Кровь не вода, – бушевал он, – и если для Габриэля это не так, пусть подохнет!
– Боже упаси, да что ты такое говоришь! – заволновалась Аллегра.
– Он вышвырнул меня на улицу как собаку, это все равно как если бы он убил меня!
– А ты уверен, что Габриэль знает, что его дочь тебя уволила? – вмешалась в разговор Меркада.
– Как ты думаешь, мама, Рахелика сделает хоть что-то без ведома отца?
– Поди знай, – пожала плечами Меркада. – Габриэль дома, он болеет, уже много времени не бывал в лавке. Сегодня Рахелика и ее муграби заправляют всеми делами в лавке, может, они тебя уволили по своему разумению. Муграби ведь такие скупердяи, – презрительно сплюнула Меркада. – Немедленно иди к своему брату и скажи, что тебя оставили без куска хлеба, слышишь?! Не следует уступать его дочери и ее муграби, поговори со своим братом, это родной тебе человек, брат не идет против брата, у нас так не принято вести себя с семьей!
– У нас так не принято, мамочка? – вмешалась Аллегра. – Почему же ты тогда годами не приезжаешь в Иерусалим, чтобы узнать, как поживает твой сын, и не интересуешься его здоровьем – а ему ведь все хуже и хуже?
– Не груби! – прикрикнула на нее старуха.
Но Аллегра давно уже не питала к своей сварливой матери того почтения, что в молодости, от ее былого терпения остались лишь крохи.
– Ты сама должна поехать к Габриэлю в Иерусалим, сказать ему, что ты его простила. Может, тогда он наконец встанет со своего кресла, вернется в лавку и сумеет вместе с Рахеликой и ее мужем снова наладить дело, – и вот тогда он примет Мацлиаха на работу обратно.
