– Меня никто не обокрал, – быстро возразил он. Это, по крайней мере, было правдой.
В эту минуту вошел Рафаэль. Его серая борода растрепалась, лицо было белым как мел. Он оперся на стол и произнес убийственно тихо:
– В синагогу я не ходил, вечернюю молитву не читал, ужинать не ужинал. Мой руки и за стол!
У Рафаэля не было сомнения в том, где провел его сын последние несколько часов. Он знал: то, чего он боялся, случилось. Сын, как и он сам когда-то, пленился синими глазами.
Рафаэль не рассказал об этом никому, и уж конечно не Меркаде, но с той минуты, как в дверном проеме лавки явился призрак из Цфата со своей дочерью, он не находил себе места. Он с трудом дышал днем и почти не спал ночью. Ее образ преследовал его, он вспоминал о ней снова и снова, но не так, как когда-то: теперь он думал о ней с беспокойством и страхом, теперь его мысли были тоскливыми и тревожными.
Чуткая Меркада заметила, что муж стал другим.
– Ке паса, ме маридо?
[41] С тобой все в порядке? – спрашивала она.
Рафаэль отвечал ей, против обыкновения, нетерпеливо, отделываясь незначащими отговорками. Он увеличил пожертвования на благотворительность и стал молиться в синагоге еще более истово; он горячо умолял Всевышнего, чтобы ашкеназка сгинула, словно и не было, чтобы ни она сама, ни ее странная дочь не причинили зла его семье. Пускай жизнь снова станет прежней, какой была до того, как они нечаянно-негаданно свалились им на голову и отравили ему дни и ночи.
И молитва его, судя по всему, была услышана: ни ашкеназка, ни ее дочь больше в лавке не появлялись. Рафаэль возблагодарил Всевышнего. Новая встреча с наваждением из Цфата, вместо того чтобы взволновать его и воспламенить страстью, привела к обратному: огонь как будто потух, и от костра остались только головешки, потихоньку дотлевающие, прежде чем погаснуть навсегда.
Он мысленно благодарил своего покойного отца за то, что тот устроил его брак с такой замечательной женщиной как Меркада, и даже при случае, когда они с женой остались наедине, занялся с ней любовью – после долгого воздержания. И Меркада, которую ничто в мужчинах уже не могло удивить, в который раз закрыла глаза и хотела только одного – чтобы он поскорей закончил и оставил ее в покое. Но, к ее удивлению, впервые за все годы он не встал сразу же после этого и не ушел на свою кровать, а остался лежать с ней, положив голову на подушку.
– Ты должна поторопиться со свадьбой Габриэля, – сказал он.
Меркада удивилась:
– Куда спешить? Я еще не всех подходящих девушек пересмотрела.
– Есть куда спешить. Сообщи Шломо Молхо, что мы придем к ним с Габриэлем на исходе субботы, после авдалы, чтобы обсудить условия.
– Рафаэль, керидо, говорят, что спешка от дьявола. Что за срочность?
– Не спорь со мной! Не поспешишь ты – поспешит дьявол, и ты еще проклянешь тот день, когда меня не послушала и не пошла к Эстерике, пока не поздно.
Меркаду охватил страх. На что муж намекает? Неужели самый страшный ее кошмар грозит сбыться? Неужели скверные предчувствия, мучившие ее в последние месяцы, были оправданными? Неужели порчу, наведенную на семью, не снял даже раввин-каббалист, и Лилит подстерегает под дверью?
Она больше не спорила. На следующий день после ужина она постучала в дверь Шломо Молхо и сообщила, что он должен подготовиться: на исходе субботы они с мужем и Габриэлем придут просить руки его дочери и обсуждать условия брака.
У Рафаэля камень с души свалился. Теперь, он надеялся, Габриэль возьмет в жены Эстерику Молхо, и их жизнь снова станет спокойной и безмятежной.
Он смотрел на красавца-сына, не подозревавшего о своей красоте, такого благородного, такого благовоспитанного. Бедняга, он даже не знает, что в последнюю минуту чудом спасся от синих глаз. Рафаэль вздохнул с облегчением: его сын не будет, как он, годами ворочаться в постели без сна, в тоске по недостижимой женщине.
Но именно тогда, когда сердце его вновь стало биться в привычном ритме и он снова стал сиживать у входа в лавку, перебирая четки из янтаря и разглядывая прохожих, Рафаэль опять увидел странную девушку, и ему показалось, что сердце у него остановилось. Он увидел, что взгляд ее прикован к Габриэлю, а Габриэль тоже не сводит с нее глаз. Но когда Рафаэль снова обернулся к девушке, ее там уже не было. Черт, прошептал он, и трижды сплюнул, ну просто чертик из коробочки: вот она есть – и вот ее нет. Какая странная девушка! Если бы Меркада знала о ее существовании, она сожгла бы весь Иерусалим со своими обрядами снятия порчи и изгнания бесов, она ходила бы ко всем раввинам в Иерусалиме, чтобы избавиться от этого проклятия, не спала бы ночами, и жизнь ее превратилась бы в кошмар. Нет, он ей ничего не расскажет. Странная девушка исчезнет из их жизни – если не по-хорошему, так по-плохому, уж он об этом позаботится. Он вернет ее отцу – пусть тот изобьет ее, пусть обреет ей голову и объявит ее сумасшедшей. Не уйдет добровольно – тогда отправится к дьяволу, выругался он по-арабски.
В тот день, когда Габриэль не вернулся вовремя с рынка и Лейто сообщил, что лавка заперта на замок и на засов, когда он искал сына в доме его сестры Клары, в синагоге, среди игроков в нарды на рынке грузчиков и не нашел, – Рафаэль понял: его любимый сын, свет его очей, пал жертвой синих глаз странной девушки. Это рок, который продолжает преследовать его, это божья кара! Он пленился глазами матери, а теперь его сын пленился глазами дочери. Но нет же, не бывать этому! Если это и впрямь рок, он ему не покорится. У его сына, хочет он того или нет, ничего не будет с ашкеназской девушкой – и неважно, какой ценой!
В тот вечер он не сказал сыну ни слова. Назавтра они встали рано и пошли на рынок. Рафаэль заметил, что сын ведет себя необычно. Его взгляд то и дело скользил по входной двери. Вопреки обыкновению, Рафаэль остался в лавке на весь день и не пошел домой обедать. А когда Меркада пришла с кастрюлей софрито, которое приготовила ему на обед, он объяснил, что в лавке много работы, толпы покупателей снуют туда-сюда и он нужен Габриэлю, чтобы приглядывать за воришками, а то эти сукины дети, пользуясь теснотой и давкой, могут что-нибудь стянуть.
Он заметил, что Габриэль не спешит запирать лавку в этот день.
– Иди домой, – обратился он к отцу, – мне тут надо еще кое-что сделать, я скоро приду.
– Никаких «скоро» или «нескоро», – отрезал Рафаэль. – Или ты пойдешь сейчас, или я подожду, пока ты запрешь лавку, и мы пойдем домой вместе.
Лейто и Леон уже внесли мешки и бочки внутрь и ушли, а отец все сидел в своем кресле у входа. Феллахи вернулись в свои деревни, погонщики поторапливали ослов, бродячие торговцы запирали свои лотки, на рынке не осталось ни продавцов, ни покупателей, – а она не пришла. Но даже если б и пришла, размышлял Габриэль, как бы он смог пойти за ней, если отец сидит тут и ждет, чтобы вместе уйти домой?
Рафаэль видел нервное поведение сына, резкие движения, нетерпеливость, обычно ему не свойственные. Еще испортит себе зрение, не дай бог, – вон как косится на дверь все время. Неожиданно у него созрело решение. Я должен поговорить с сыном, должен предостеречь его; найду подходящее время и поговорю с ним, думал он.
