– Кто там? – спросила старая мамина тетушка, прежде чем открыть дверь.
– Это я, Габриэла, – ответила я и услышала сквозь запертую дверь старушечьи шаги и стук палки.
– Дио санто, Габриэла, что ты здесь делаешь? Только не говори, что сегодня Суккот, а я не знала.
Я бросилась тетушке на шею и расплакалась.
– Что случилось, керида миа? Что случилось? Почему ты плачешь?
– Я устала. Я хочу спать.
Она отвела меня в одну из комнат и сказала:
– Полежи, керида. А потом, когда встанешь, расскажешь мне, что ты делаешь здесь без папы и мамы. Но сейчас иди отдыхать, а я пока приготовлю тебе авас кон ароз
[33], ты наверняка будешь голодна, когда проснешься.
Не помню, сколько часов я проспала, но, когда я проснулась, уже стемнело. Тия Аллегра сидела в глубоком кресле под балконным окном, перед ней – неизменный чайный столик на колесиках, на деревянном подносе – чай в прозрачном стеклянном стакане и тарелочка с печеньем.
– С добрым утром! – шутливо приветствовала она меня. – Выспалась?
– Да, – кивнула я. – Я так устала…
– Ступай на кухню, я там приготовила тебе поесть. Только разогрей себе сама, а то меня ноги уже не держат, совсем разболелись, пока я стояла готовила.
Я отправилась на кухню, положила себе большой половник белого риса и сверху фасоль в томатном соусе, перемешала и вернулась в гостиную, чтобы поесть рядом с тетей.
– Ну как получился авас кон ароз? – спросила она. – Я в последнее время совсем не чувствую вкуса, дети мои жалуются, что все недосолено.
– Вкусно, – кивнула я, с наслаждением уминая знакомую с детства еду.
– Я звонила твоему отцу в банк.
– И что он сказал?
– Чтобы я немедленно посадила тебя в автобус и отправила обратно в Иерусалим. Я ответила ему, что будет лучше, если ты останешься у меня ночевать, а завтра утром придет мой зять Шмулик и отвезет тебя в Иерусалим на своей машине. Так мы будем уверены, что ты приедешь прямиком домой, а не сбежишь отсюда бог весть куда.
Я промолчала. По крайней мере, я выиграла одну свободную ночь.
– Что случилось, керида? – спросила тия Аллегра мягко. – Почему ты снова сбежала?
– Отец меня побил и велел десять дней никуда из дому не выходить, кроме школы.
– Почему? Что ты сделала?
– Целовалась с солдатом из морской пехоты, который проводил меня домой после вечеринки.
Рассказывать о кражах я постыдилась.
Тетушка засмеялась.
– Бог ты мой, и из-за этого папа тебя побил? Неужели он забыл, что и сам когда-то был молодым?
– А ты помнишь, как была молодой? – спросила я.
– Я помню то, что было со мной в молодости, лучше, чем то, что случилось вчера, – вздохнула она. – Я помню, что потеряла давно, но все время что-то теряю теперь.
И я вспомнила, как бабушка Роза когда-то говорила мне, что ничего на свете не пропадает, потому что есть страна потерянных вещей, и там живут потерянные воспоминания, потерянные минуты, потерянная любовь. А на мой вопрос, где эта страна, она ответила:
– Помнишь, керида, ты когда-то спросила меня, что такое Бог, и я сказала, что это радуга в небе? Так вот, в той стране, где Бог, в стране небесной радуги, и все потерянные вещи.
– А как попадают в страну небесной радуги? – спросила я любимую бабушку.
– Страна небесной радуги, ми альма, очень-очень далеко, – ответила бабушка. – Нужно запастись терпением и долго-предолго идти, чтобы туда попасть.
– Но где дорога туда? – приставала я.
– Радость моя, чтобы добраться до страны небесной радуги, нужно дойти до конца нашего района, оттуда – до полей Шейх-Бадер, где сейчас строят новый кнессет, и долго-долго идти по полям, потом выйти к речке, а от речки длинная-длинная тропинка ведет через горы и долины, и через много дней, а может и ночей, тропинка приводит к морю в Тель-Авиве, а потом она идет через море и дальше и дальше, пока не дойдет до края моря. Вот там, на краю моря, где солнце встречается с дождем, и будет страна небесной радуги, а в этой стране – страна потерянных вещей.
Я рассказала тии Аллегре о стране потерянных вещей бабушки Розы, и она рассмеялась:
– Мир праху твоей бабушки, я и не знала, что она умеет рассказывать такие истории.
– Она рассказывала мне разные истории, – сообщила я с гордостью. – О нашей семье, о том, что мужчины в семье не любили своих жен.
– О господи, так тебе говорила покойная Роза? Да разве такое рассказывают ребенку?
– Она рассказывала, что прадедушка Рафаэль не любил нону Меркаду и что дедушка Габриэль не любил ее, а я знаю, что папа тоже не любит маму.
– Тьфу-тьфу-тьфу, девочка, что ты такое говоришь! С чего ты взяла, что твой папа не любит твою маму?! – Но это правда? – спросила я, и старушка как будто вжалась в кресло. Сейчас она казалась еще меньше, чем обычно. – Это правда, что мужчины в нашей семье не любят своих жен и что дедушка Габриэль не любил бабушку Розу?
– Габриэла, не мели ерунды! – рассердилась тетушка. – Ты, наверное, не так поняла свою бабушку. Она, наверное, сказала, что Габриэль любил ее.
– Нет! – настаивала я. – Она сказала, что он ее не любил. Она рассказывала, что прадедушка Рафаэль любил ашкеназскую женщину, но женился на Меркаде, и еще она рассказывала, что из всех иерусалимских девушек Меркада выбрала ее, нищую сироту, в жены дедушке Габриэлю, а когда она решилась рассказать мне, почему Меркада выбрала именно ее, то умерла.
– Мир ее праху… Не понимаю, зачем ей было нужно забивать тебе голову такой ерундой.
Тия Аллегра, которая была ровесницей бабушки Розы, а может, и постарше ее, от моей бабушки сильно отличалась. «Тель-Авив превратил ее в ашкеназку», – говаривала бабушка Роза. Тетушка носила широкие брюки, белую блузку и жакет, застегнутый на все пуговицы, на носу у нее красовались круглые очки. Бабушка Роза, даже когда зрение у нее стало уже не то, носить очки отказывалась. Тия Аллегра умела читать и писать, и на чайном столике у нее всегда лежала газета «Давар», которую она выписывала. Она долгие годы ухаживала за жившей в ее доме Меркадой, пока та не умерла. И я знала, что она сможет рассказать мне историю нашей семьи с того места, на котором остановилась бабушка Роза.
Я все съела, унесла в кухню тарелку и ложку, вымыла их, положила сушиться на мраморную столешницу и вернулась в гостиную. Старенькая мамина тетушка сидела в кресле, погруженная в себя. Я смотрела на нее и думала: что делают люди, когда они стареют, когда их ноги тяжелеют, и они не могут спуститься по ступенькам на бульвар покормить птиц, а если и спускаются, то потом им тяжело взобраться обратно? Что делают старые люди, когда наступает вечер и уличный гул затихает, а шум автобусов и машин, проносящихся по бульвару, сменяется убийственной тишиной, и даже птицы, засыпающие в кронах деревьев, перестают щебетать? И я поняла, что своим присутствием скрашиваю одиночество тии Аллегры. Поняла, что должна воспользоваться этой минутой, не дать ей ускользнуть и стать еще одной потерянной минутой в стране потерянных вещей. Что я должна попросить ее рассказать мне то, что бабушка Роза рассказать не успела.
