Простите, сеньор, это испанская терция…
Французы как следует пообтесались в боях. Атос, Портос и Арамис научились кушать крыс, вместо куртуазной переписки с графинями нагибать доярок и вообще стали нормальной такой армией поздней Тридцатилетки, то есть, сборищем редкостных подонков, но опытных, натасканных подонков. Фактически, в это время от основной Тридцатилетней войны откололся ее спин-офф – франко-испанская война. Эти две войны переплетались и наслаивались одна на другую круче, чем в наши годы на Ближнем Востоке. С точки зрения императора в Вене и немецких князей, франко-испанская борьба была еще одним фронтом Тридцатилетней войны (тогда ее называли Немецкой), но с точки зрения испанцев и французов это как раз Немецкая война была одним из фронтов, причем, может, и не самым важным, великой франко-испанской дуэли. Однако событие, о котором пойдет речь сейчас, однозначно относится к обеим войнам, и вообще, оно «больше себя самого»: это и символ заката великой Испанской державы, и символ воинской доблести умирающей империи, и культурный феномен, и, в конце концов, просто место, где убили одного литературного и множество настоящих героев. Все уже догадались, речь о Рокруа.
К тому моменту (1643 год) ситуация в противостоянии Испании и Франции несколько подвисла. С одной стороны, Франция была в лучшем положении. У нее лучше обстояли дела на внутреннем фронте, имелась более развитая экономика, французы экономнее расходовали силы. С другой – Ришелье, переживший все заговоры против себя, умер сам, «мушкетерский» король Людовик XIII тоже уже был не алё, и это все могло спровоцировать внутренний кризис. К тому же, испанцы все еще были хорошими солдатами, и «Это испанская терция!» – все еще звучало очень веско, и спины врагов, включая французов, и их коричневые штаны гишпанцы уже привыкли наблюдать в деталях.
В общем, началось все с того, что испанский полководец Франсиско де Мело решил перенести войну на территорию противника, и двинуть на Шампань. Весной 1642 его люди выступили к крепостице Рокруа близ нидерландской границы, которую осадили испанцы. Встречь им двинулась французская армия принца Конде, который тогда еще не носил этот титул, но для удобства будем именовать его так.
Принцу был аж 21 год, но у него был целый отряд толковых командиров в подчинении. Маршал л’Опиталь был уже стар, но далеко не в маразме, а еще два дружбана Конде имели опыт службы у Густава Адольфа, и таки имели что подсказать. Да и сам юноша-генерал еще не стал тем-самым-принцем-Конде, но был парнем что надо, энергичным и разумным.
Конде
Армии были примерно равны по силам, у испанцев чуть больше пушек, у французов – людей. Кавалерия испанцев была послабее – там было сборище по принципу кто были, тех послали, включая балканских наемников. А вот пехота включала ветеранские терции, исключительно стойкие и способные танковать удивительно долгое время, что при Рокруа проявилось в полной мере.
Итак, май 1643. Испанцы отослали часть сил для решения частной задачи (здорово напоминает Лютцен, кстати), но в отличие от имперцев при Лютцене, сделали еще одну ошибку. Французам, чтобы вообще прибыть на поле боя, надо было продраться через узкое дефиле. Тут им мог бы прийти карачун, но испанцы никак не мешали им выйти на поле будущей битвы и построиться.
Конде спешил, потому что испанцы ждали сикурсу – тот самый отряд, усланный в сторону, и все об этом знали. Проблема в том, что – опять же, не удержаться от сравнения с Лютценом – этот отряд шел на помощь очень медленно и лениво, его командир считал, что у него есть немало времени, и не спешил. Конде же понимал, что эта соломина может сломать ему хребет, и постарался уложиться в как можно более сжатый срок. Битва началась на самом рассвете, едва забрезжило.
Французы атаковали кавалерией по флангам. На французском левом крыле испанские всадники превозмогли и затоптали лягушатников, но на другом все получилось ровно наоборот, Конде наладил взаимодействие пехоты и конницы и разметал фланг испанцев, которые пытались воевать одной кавалерией. Пехотинцы в лоб, конница бьет с фланга – локальный успех.
Казалось бы, счет 1—1. Но развивать успех стороны начали по-разному. Испанцы на своем фланге взяли трофейные пушки, развернули на французов и начали выносить их пехоту, перемалывали ее медленно и методично…
…А надо было быстрее решение принимать и срочно давить всеми силами. Потому что Конде на своем фланге сориентировался сразу. Вместо атак в лоб, которые вели на своем победившем фланге испанцы, Конде глубоко охватил кавалерией слабую вторую линию испанского строя, валлонов и немцев. Правду сказать, он сперва обломался как раз об испанских ветеранов, но быстро переориентировался на валлонов. Собственно испанцы помочь им не могли, их ветеранская пехота резалась с французами по центру лоб в лоб. Конде предпринял дикую безрассудную атаку на скорости, из тех, которые считают идиотским сумасбродством, когда они проваливаются – и гениальным озарением, когда приносят успех. Французская кавалерия разметала испанскую вторую линию, прошла все поле боя насквозь и ударила в тыл побеждающему испанскому флангу, окончательно сокрушив испанскую конницу.
По большому счету, он сумел провернуть такую наглую атаку потому, что испанский полководец в острый момент промедлил и ни подхлестнул свой успешно атакующий фланг, ни вовремя отреагировал на прорыв Конде с другого фланга. Французы действовали не то чтобы сильно умнее, но быстрее и решительнее. Битва шла симметрично, до того момента, как Конде полетел на крыльях, а Мело наоборот, начал тормозить. Все произошло просто стремительно: первые пушечные выстрелы прозвучали в 4 утра, а к 8 было уже ясно, что дело испанцев проиграно.
Испанская конница полегла. Немцы и валлоны убежали. На поле битвы остались только испанские пешие терции. Они не стояли там из голого упрямства. Они ждали подкрепление. Подкрепление, которое так и не придет.
Испанцы собрались в единое гигантское каре в центре поля боя. Несколько раз французы атаковали и каждый раз откатывались, застилая поле трупами людей и лошадей. Они стояли, отбивая атаку за атакой мушкетными залпами с 50 шагов и пиками, полностью окруженные, расстреляв почти все боеприпасы. У испанцев были убиты практически все командиры.
Наконец, разыгрался последний, очень скверный, акт драмы. Испанцы не горели желанием биться дальше, но и французы не хотели снова ломать зубы о терции. Наступал вечер. По обе стороны захотели переговоров, испанцы подали сигнал, Конде с эскортом поскакал к холму…
Эскорт выглядел слишком многочисленным для простых переговоров. Кто-то на испанской стороне принялся стрелять, приняв происходящее за новую атаку. Французы на этой почве несколько озверели и следующей атакой если не сломали терции, то нанесли им тяжелые потери, а главное, заставили растратить все остатки пороха и пуль. Апокалиптическая картина поголовного вырезания испанских ветеранов – это легенда. Реально разбитые испанцы все-таки сумели в итоге капитулировать и сохранить многие жизни. Дело в том, что Конде по-прежнему держал в уме, что а вдруг помощь к испанцам еще придет. Поэтому он был заинтересован в том, чтобы не лютовать чрезмерно.
