Последующий период характерен деградацией и армий, и государств, участвующих в войне. Солдатчина стала, с одной стороны, чуть ли не единственным шансом чувствовать себя человеком. Молодые крестьяне резонно полагали, что чем выращивать хлеб и становиться жертвой разбойников в мундирах, лучше самому отнимать и нагибать, потому в наемники шли с охотой. С другой стороны, выросло уже целое поколение не видевших ничего кроме войны. Никакой садизм уже не выглядел патологией. Насилие становилось все более остервенелым, а часто уже просто бессмысленным. На веру всем было плевать: все равно протестантскую коалицию возглавлял католический кардинал, а армии пополнялись пленными. Многие раза два-три успевали сторону сменить. А чо такого. Как-то «католический» полк взбунтовался против мессы: там не было католиков. Военные стали самостоятельным сословием, которое ничего не делало, кроме как терзало остальных. Генералы уже боялись возможного мира: они не знали, что делать с ордой вооруженной гопотемы под их началом. Но заменить гопотему было некем. Кстати, даже смерть в бою на тот момент была чуть ли не подарком и легким концом. Статистически, на тот момент гибель в результате применения оружия – это процентов 15 смертности солдат. Остальное – болезни, голод, несчастные случаи и не связанный напрямую с боевыми действиями криминал. Средний срок жизни солдата составлял 3—4 года, если не случалось какой-то специфической острой ситуации, типа крупного сражения или эпидемии, которая могла выбить половину армии за год. Грязная вода, очень плохое снаряжение. Попробуй переночевать в продуваемой дырявой палатке зимой. Там, конечно, не Сибирь, но полноценная минусовая температура со снегом и ветром. И так месяцами, и еще идти куда-то и стрелять в кого-то.
Война заходила в тупик, сняв сливки после Нердлингена, имперцы уже не могли развивать наступление, а шведы в свою очередь едва могли держать фронт, к тому же, саксонцы ждали любого случая соскочить и выйти из войны вообще. У Иоганна Георга страна лежала в развалинах, а сам он хотел уже просто сидеть дома и тихо спиваться. В общем, позиции протестантов были крайне шаткими. В итоге саксонцы таки дезертировали, подписав сепаратный мир с империей. И тут же обнаружили, что сбежали с войны на войну. В этот момент Ришелье решил, что клиент созрел. В 1635 году французы официально объявили войну Испании, после чего император нагнул Саксонию на участие в войне на своей стороне. Так что старый политический проститут Иоганн Георг Саксонский опять не ушел от участия в чужих разборках. Полигон окончательно оформился, новых серьезных участников вступать в войну не будет, но французы дадут войне импульс еще на 12 лет.
Французы столкнулись с имперцами в Лотарингии. Крупных сражений не случилось, но стороны остались друг другом впечатлены. Франки решили, что с ними воюет толпа вооруженных вшивых бичей. Имперцы полагали, что против них сражаются конкретные петухи – в том смысле, что галльские и расфуфыренные. Для них парадный вид и общий лоск неприятеля выглядел полностью дико. Галуны, перья, доспехи сияют. Впрочем, это была Тридцатилетка, так что французов быстро привели к общему виду. Вообще, крупных битв долго не было. В стране, где ничего не купить за деньги и не отнять потому, что все уже куплено или отнято, вообще сложно воевать. Так что шли бесконечные малопродуктивные осады, да маневры. С французами голод и чума расправлялись быстрее имперцев.
Жак Калло, «Дерево повешенных». Наверное, самое известное изображение Тридцатилетки.
Пока с французов сбивали лоск, в остальной Германии в целом было всё плохо, и даже совсем хреново. Дисциплина была ужасной в обеих армиях, солдаты толпами дезертировали. Дезертир мог вернуться через неделю с внештатной курицей, а мог и через месяц. Расстрелять его было нельзя, потому что тогда половина армии перестреляла бы другую. Солдатские бунты были обычным делом, а повсеместный садизм шел в фоновом режиме. Все что угодно, включая варку людей живьем. По стране ходили толпы беженцев, евших крыс и всякий съедобный мусор. В Эльзасе жрали трупы, снятые с виселиц. Появилось специфическое массовое явление: сошедшие с ума от голода и ужасов войны, которые нападали на живых, пытаясь ими пообедать. Страсбург напоминал блокадный Ленинград, в итоге магистрат выгнал из города 30 тысяч беженцев и тем восстановил какое-то подобие обычной жизни. Изгнанные, конечно, в основном перемерли. На почве всеобщего голода и помешательства появлялись лжепророки. Австрийский фермер объявил себя Божьим посланником, сел в тюрьму вместе с молодой женой, потом испугавшись казни, раскаялся. Правда, его все равно казнили с малолетним сыном, потому что решили на всякий случай казнить всех последователей, а что мальчику 4 года, дело десятое – следовал же. Его жену приговорили к пожизненному, но она вовремя сбежала с помощником палача. Ландграф Гессена по этому случаю испугался, что восстание начнется и у него, и на всякий случай велел наемникам повесить вообще всех, кого найдут в приграничной с районом очередного восстания зоне. Кто-то, понятно, убежал, но наблюдавшим явление запомнились длинные ряды виселиц вдоль дорог. Зато таким образом в Гессене решили проблему корма для свиней. На этом фоне история, когда пленных просто раздели догола и заставили бежать к своим без трусов, выдав для прикрытия срама захваченные у них же знамена, выглядит даже мило.
Бернхард, несмотря на провал у Нердлингена, пользовался репутацией бывалого вояки, к тому же, после пленения Горна он остался самым крупнокалиберным протестантским полководцем. Из французов он выбил кучу денег и признание руководства всеми войсками, включая французские! Мало того, за то, что такой крутой парень согласился, так и быть, покомандовать, ему пообещали после войны сразу Эльзас. Правда, его надо было еще отобрать. А пока Бернхард разводил Ришелье на пряники, Кардинал-инфант придумал классную идею: перенести войну в глубину Франции. Это был сильный ход: коротким рейдом имперцы дошли аж до Компьеня, спровоцировав панику в Париже и оттянувшись на до сих пор не затронутой войной Франции. Однако другую имперскую армию во главе с алкополководцем Галласом Бернхард остановил, а в одиночку Фернандо продолжать побоялся и отступил.
Тем временем, в 1636 году император Фердинанд тихо и без большой помпы помер. На ходе войны это никак не сказалось. Шведы отлупили саксонцев, восстановив репутацию после Нердлингена, а жесткая задница Бернхард все-таки отобрал Эльзас у имперцев и, сурпрыз, потребовал от французов отдать Эльзас персонально ему. Какая-такая Франция, мы договаривались, что Эльзас отдадут мне лично, а не мне в качестве французского дворянина. Имел я ваш графский титул, давайте мне Эльзас независимым. Кстати, я вообще-то вам не вассал, а такой же партнер как Швеция. Эти переговоры могли кончиться фиг знает как, но по ходу их у Бернхарда обострилась длившаяся уже несколько месяцев лихорадка, от которой он и помер. Ходили слухи, что Ришелье его траванул, но с тем же шансом обострение случилось на нервной почве. Хотя, конечно, умер он как нельзя вовремя. Как бы то ни было, быстро взлетел и упал тоже быстро. Сменивший его Эрлах амбиций не имел, он просто хотел пристроиться в тепло, и Ришелье ему все обеспечил, а Эльзас стал французским. По результатам этой кампании, кстати, в Мадриде и Вене с ног до головы, пардон, обосрали Кардинал-инфанта, отвечавшего за испанские Нидерланды, который вообще не был виноват в том бардаке, который на Рейне творился. У него была чудесная должность: каждая скотина давала ценные указания, а денег и подкреплений не давали, и взять было неоткуда. В результате парень, которого облыжно обвиняли в чужих факапах, впал в тяжкую депрессию и умер от переутомления и стресса. Тем временем, Фердинандыч возглавил империю уже в качестве императора Фердинанда III, так что вопрос о полководцах опять оказался открыт. И тут Фердинандыч сделал страшную ошибку: назначил руководить войском тупого как шпала брата Леопольда, а в помощь ему дал Галласа, потому что ну опыт же, старый заслуженный полководец. Проблема в том, что у Галласа количество выпитого наконец перешло в качество, и он уже руководил войском, не просыхая ни на минуту. Пикколомини, который хотя бы просыхал, был нужен испанцам в Нидерландах. В общем, имперскую рать возглавил дуэт «Алкоголик и Придурок». Эти двое были страшны даже не тем, что проигрывали все что возможно, а тем, что при них интендантская служба развалилась совсем. Дисциплина даже не упала, она рухнула ниже нуля.
