Густаву раздробило руку, лошадь ранило. Смолландцы этого не заметили и ускакали в дым, а король с семью или восемью солдатами и офицерами, кто ближе всех был, остановился перевязать руку и найти нового коня. Тут быстро стало ясно, что на сегодня война для Густава кончилась – рана тяжелая, кровь хлещет. Мучимый раной, ослабевший от кровопотери, Густав просит герцога Люнебурга увезти его с поля боя.
В этот момент из дыма приехали всадники, но вовсе не свои. Это были кирасиры Пикколомини. Они уже схлестнулись со смолландцами, и в круговерти оторвались от остальных дерущихся. Густава отделяли от спасения буквально десятки метров, но в густом смоге никто ситуацию не отследил.
Немая сцена.
Дальше все пошло очень быстро. Выехавший из тумана кирасир, как изящно выражаются буржуины, pistoled, «опистолил» короля в спину. Телохранитель короля был тут же убит, юноша-паж тоже. Густав в рубке получил несколько ударов шпагами и дополнительную рану кинжалом. Король упал. Кто-то из кирасир, похоже, догадался, что угрохали не простого офицера, и спросил умирающего, дескать, а ты вообще кто? «Я был королем Швеции». Последняя фраза, тут же кто-то из кирасир выстрелил Густаву Адольфу из пистолета в висок. Акт милосердия, учитывая обилие и тяжесть уже полученных ран.
Лошадь Густвава с окровавленным седлом носится по полю боя
В этот момент из тумана прискакала группа шведских конников. Они вообще не имели понятия, что тут произошло, разглядывать трупы времени не было, в общем, над телом началась рубка. Правда, оборотистые бойцы с имперской стороны уже успели раскрутить трупик на шпоры, колечко и еще какую-то бижутерию. Обо всем донесли Пикколомини, но тот заявил, что не поверит, пока животрепещущий труп не покажут, а с трупом были проблемы. В общем, вопрос о Густаве отложили на ближайшие несколько часов.
На шведской стороне Бернхард Саксен-Веймарский подумал «Блин, чего ж это нами никто не командует», и взял руководство на себя. Судьбу Густава шведы не знали, но лошадь с окровавленным седлом кто-то видел. К тому же, монарха привыкли видеть впереди на лихом коне, и сейчас его отсутствие было заметно не меньше, чем в других битвах – наличие. По крайней мере командиры уже догадывались, что случилось что-то нехорошее. Но догадки догадками, а битву пока надо выигрывать. Пока на фланге погибал Густав, в центре шведы пошли с козырей и атаковали ветеранскими наемными бригадами, Желтой и Синей.
Проблема в том, что из-за тумана и дыма ни черта было не видать, поэтому обе бригады наступали вразнобой и без поддержки конницы. Первой из тумана на имперцев вышла Желтая бригада. И оказалась против сразу трех имперских. «Желтые» попали под сосредоточенный обстрел, тут же потеряли половину людей и отвалились в беспорядке. Синие просто не видели из-за тумана и дыма, что происходит, и атаковали со спокойной совестью. Тут же они напоролись на старый валлонский полк, который Тилли еще тринадцать лет назад в атаки водил. Полковник и подполковник там были уже убиты, в соседнем Баденском полку тоже, поэтому войну возглавил оберствахмистр (майор) Мюнхгаузен. Он, собственно, был командиром кирасир, которые там рядом тусовались. Пехота Баденского полка и валлоны атаковали синих в лоб, а кирасиры охватили с флангов и устроили резню. Всех не убили только из-за того же смога, в котором около трети «синих» сумело спастись. Все это произошло просто стремительно. За несколько минут опытнейшие шведские отряды вылетели из игры.
Но пока шло это побоище в центре, шведы собрали что можно в кулаки на флангах и врезали людской волной еще раз, чуть не обвалив позиции имперцев. Вообще, после провала первой атаки шведов на фланге, никаких особых тактических изысков уже никто не показывал. Шла грубая бескомпромиссная резня лоб в лоб. Валленштейн кинул из резерва все, что еще в резерве оставалось, и удержал позиции. Теперь заколебались шведы, уходящих с поля боя тормозил капеллан Фабриций, личный поп Густава Адольфа. Шведы бросили в огонь вторую линию и кое-как восстановили положение. Тем временем, горячий финский парень Стольхандске устроил целую поисковую операцию на поле брани, чтобы найти труп короля. Около трех пополудни коннофинны нашли тело, уже тщательно обобранное мародерами, но новость распространять по линии не стали, чтоб не ронять и так лежащий на боку боевой дух.
Шведы в последний раз устроили массовый накат между тремя и пятью. Они благоразумно сохранили пару бригад за пределами пушечных залпов. К тому же, даже их хилое численное преимущество имело значение в таком безыскусном лобовом бодании. Этот бешеный натиск был направлен на Мельничную батарею и лучше всего описывается оборотом «не считаясь с потерями». Первая атака провалилась под шквальным огнем, зато вторая достигла успеха. Все имперские командиры на этом участке были ранены или убиты. Генерал Коллоредо получил по пуле в руку и голову (выжил), племянник Валленштейна тоже схлопотал пулю (не выжил), под Пикколомини убило несколько лошадей подряд, его самого тоже ранило, еще целый выводок генералов и полковников был в таком же скорбном состоянии, управление нарушилось, и в общем, это генеральское кровопускание кончилось общим отходом. Под конец и Валленштейну прилетело пулей в ногу на излете, правда, это была скорее большая царапина. В каком-то англоязычном труде используется изящный оборот «оскорблен пулей». Хотя времени было еще не так много, это был ноябрь, так что последняя атака заканчивалась уже в темноте. Имперцы отошли со всех основных пунктов. За день было убито или тяжело ранено до 10 тысяч человек – чрезвычайно тяжелые потери с учетом численности сражавшихся. По поводу соотношения потерь есть споры, но в целом в разы они не различались точно, итоговый счет от мясника получился плюс-минус равным. Очень боевая ничья.
Во тьме подошла пехота Паппенхейма. Она уже ни с кем не воевала. Валленштейн отправил молодого офицера посмотреть, что там на поле боя. Парень честно сходил и вернувшись, доложил, что поле никем не охраняется, только мародеры шастают, куча трупов, пушки на месте.
Многие командиры были за то, чтобы наутро вломить шведу. Оглядываясь назад, мы можем сказать, что это была здравая идея. Три тысячи не бывших в бою паппенхеймовцев с полным комплектом боеприпасов на фоне тяжелых потерь сторон за день – это был веский аргумент.
Но Валленштейн неожиданно велел отступать. Сложно сказать, почему его решение было таким. Имперцы могли продолжать битву и имели отличный шанс полностью разгромить шведов в открытом бою. Но Валленштейн был просто психологически подломлен. Тяжелейший день, ранение, гибель родственников и друзей (между прочим, не так много у Валленштейна было людей, кого он мог бы вправду назвать друзьями), неуверенность в том, что к шведам не подошли какие-то резервы… В общем, Валленштейн решил отходить. Пушки бросили на поле битвы, для них не было лошадей. В ночи имперская армия оттягивалась в сторону Богемии, где были их базы, где для Валленштейна был дом. Шведы преследовали, но совсем без фанатизма, только собрали пару тысяч пленных – раненые, мародеры и отставшие.
