Картер по самой своей природе был человеком бесконфликтным — из тех, кому проще признать, что сам слишком резко дал по тормозам, если получил удар в задний бампер на светофоре. И на любую проблему или предмет спора он вечно стремился взглянуть прежде всего глазами оппонента. Поэтому нужно было очень потрудиться, чтобы привести его в то психоэмоциональное состояние, до которого он дошел к середине марта. «Я тут заметил много служебных адресов Минздрава в группе получателей этой рассылки, — написал он одиннадцатого числа. — Последние недели вы тут всё больше отмалчиваетесь во время обсуждений. Хочу призвать вас быстренько прочесть прилагаемую статью и бежать с донесением о том, что прочли, к своему шефу. ‹…› История будет долго помнить о том, что мы сделали и чего не сделали в этот критический момент. Пришло время действовать, и хватит уже молчать! Эта вспышка сама собой не исчезнет волшебным образом».
Ему нравилось мысленно переноситься на две недели в будущее и, оглядываясь оттуда на текущий момент, спрашивать себя сегодняшнего: зная то, что я знаю теперь, как я поступил бы тогда? На ранних стадиях пандемии этот вопрос звучал особенно остро. Теперь же, когда репродуктивность вируса была известна, даже и прозорливости не требовалось для того, чтобы заглянуть на две недели вперед: берешь текущее число инфицированных и умножаешь на этот коэффициент четырнадцать раз. Столько и получишь, если нет ни воли, ни возможности организовать тестирование на вирус, но цифры выйдут реально чудовищные. Италия тому примером: на 20 февраля по всей стране было выявлено всего 3 (три) случая COVID-19, все без тяжелых симптомов; к 13 марта число случаев выросло до 17 660, включая 1328 пациентов в реанимации и 1266 умерших. «Что следовало бы сделать итальянцам 21 февраля по действующим у нас инструкциям CDC? — писал Картер. — Как в CDC вообще классифицировали бы случившееся в Италии? Подпало ли бы это под их определение повсеместного распространения инфекции на местах? Сомневаюсь. CDC и автор модели CDC рекомендовали бы сидеть ровно и не рыпаться».
Он обращался по электронной почте к разным людям в CDC, «но они там все будто воды в рот набрали. Черный ящик». Наконец 15 марта, когда CDC выпустили рекомендацию избегать в ближайшие восемь недель собраний численностью более пятидесяти человек и вместе с тем оставить открытыми школы, Картера взорвало. «То, что в CDC не хотят, чтобы 50 взрослых собирались хоть на час, в то время как миллионам детей по всей стране можно по восемь часов в день кучковаться в школах, — есть попрание здравого смысла, — написал он. — Вот бы кто-нибудь из CDC выступил по ТВ и попытался это объяснить. Я пожелал бы ему удачи».
Теперь у Картера открылись глаза на главную ошибку в его умозрительных моделях: одна из них, а именно модель поведения американского правительства, грубо искажала реальность. Народ, который следовало бы приводить в готовность ко встрече с тем, что грядет, приводили в неготовность. Как-то утром в начале марта Картер с женой Деброй поехали из Атланты за покупками в пригородный гипермаркет. Пару месяцев назад они выбирали бы там деликатесы посвежее, но теперь затаривались впрок продуктами длительного хранения, поскольку Картер предвидел, что скоро они окажутся в остром дефиците. Пока Дебра наполняла корзину, Картер наблюдал за публикой. «Я ей говорю: „Смотри-ка, до чего все беззаботно выглядят. Через неделю-другую, помяни мое слово, всё изменится. А эти люди — они же ни малейшего понятия не имеют о том, что случится“. Дебби смотрит на меня как-то странно. А затем говорит: „Может, так оно и лучше — не знать, что случится?“».
* * *
Черити дин годами жила с ментальной моделью, в которую наблюдаемые ею теперь воочию факты укладывались безупречно. Ее модель зиждилась на двух постулатах: во-первых, что-то грядет; во-вторых, в CDC с этим связываться не будут. CDC напоминали Черити человека, попустительствующего распространению лживых, но лестных баек о себе. Если всех убедили, что ты свободно владеешь французским, зачем их разубеждать? Что за дело тем, кто передает из уст в уста, будто ты был лучшим принимающим школьной футбольной команды, до того, что на физкультуре ты не мог толком принять ни одной передачи? Вот и люди из CDC позволяли народу видеть в себе бравых полевых командиров, которые — случись вдруг реальная пандемия — проявят себя во всей красе. Откуда пошел этот слух, Черити не знала и знать не желала.
Зато теперь ее неожиданно остро волновали дела горстки изгоев-патриотов, закулисно работавших над тем, как спасти страну. Они всецело завладели ее воображением и служили ей источником силы духа. «Знакомство с Картером стало для меня переломным моментом игры, — рассказывала она. — Я перестала ощущать себя сумасшедшей. Поступь у меня стала пружинистее. И появилось больше наглой злости, чтобы всех послать». Ее боевой настрой нашел наивысшее выражение в новой манере взаимодействия с начальницей, которая вела себя как подстилка для CDC. Как-то раз, собираясь на работу, Черити сменила привычный наряд из темного костюма-бронежилета и бабушкиных туфель на кроссовки и футболку с надписью «НЕ СЕГОДНЯ, САТАНА!». «Повела себя по-хамски, — сказала она. — Вошла без стука в ее кабинет и вывалила перед ней на стол графики Картера».
Она стала употреблять слово «пандемия»; начертила свои формулы и графики на доске, выставила на всеобщее обозрение и стала предлагать всем остановиться и полюбоваться на то, что происходит. Затем она пошла еще дальше и стала игнорировать запрет начальницы на изложение своих мыслей и рекомендаций в электронных письмах. «Email же официально регистрируются», — объяснила Черити, то есть на них приходится реагировать. Вот она и начала включать в электронные письма свои мысли — в частности, по случаю выявления 28 февраля в штате Вашингтон первого случая COVID-19, который невозможно было объяснить ни возвращением инфицированного из Китая, ни контактом с кем-либо из вернувшихся оттуда носителей вируса. Имея вирус, открыто гуляющий по большому Сиэтлу, Черити адресовала непосредственно начальнице email с предложением воспользоваться моментом и сформировать коалицию из трех западных штатов — Калифорнии, Орегона и Вашингтона, — чтобы перестать ждать милости от CDC, всё только обещающих создать по-настоящему рабочие тесты на COVID-19, а разработать и начать производить собственные. Своих лабораторий для этого хватает, а совместный продукт трех штатов вызовет больше доверия, чем разработка любого отдельно взятого штата. «Тут уже она позвонила мне в девять вечера и принялась орать из-за того, что я посмела включить подобное в email», — вспоминала Черити.
Ее самопальная библия распухала день ото дня — и превратилась теперь в довольно мощное оружие. Помимо лучших хитов из американских медицинских журналов, в нее входили одна из двух статей Картера и Ричарда об уроках пандемии 1918 года и работы Боба Гласса с дочерью, посвященные использованию математических моделей для сравнительной оценки эффективности различных социальных вмешательств. Теперь она вламывалась на совещания, на которые начальница ее не приглашала, объявляя о своем прибытии гулким ударом этой толстенной и тяжеленной папкой по столу: «Бум!» Черити потрясало, насколько этих людей мало интересовало многое из ее содержимого. Различные версии анализа событий 1918 года в частности. Ей еще как-то удалось привлечь внимание коллег к последней аналитике Нила Фергюсона и компании из Имперского колледжа, которая, на взгляд Черити, представляла собой причесанное на ученый манер подобие того, что делал Картер в своих электронных письмах. Но когда она пыталась показать, что страна могла бы извлечь полезные уроки из предыдущего опыта, люди выслушивали ее с опасливой снисходительностью здравомыслящих в присутствии фанатика. «Я осознала, что это всё от высокомерного нежелания допустить малейшую мысль, что Америка в 1918 году могла знать об этом больше, чем мы знаем прямо сейчас, — сказала Черити. — По их мнению, 1918 год ничему нас не учит. Но ведь учит же!»
