А кризисы ей более всего нравились как раз такие, которые могут разразиться из-за эпидемического распространения смертельно опасного инфекционного заболевания. Черити знала, что это звучит странновато, но она сызмала испытывала всепоглощающий интерес ко всяческим морам. В такие годы болезнь меняла ход истории; она сокрушала общества и целые цивилизации, — но вовсе не поэтому в семилетнем возрасте Черити почувствовала себя буквально одержимой данным явлением. «Жуткая и неотвратимая гибель, — говорила она. — И полное человеческое бессилие перед лицом лютующей смерти. Меня интересовали именно чудовищные моры, выкашивавшие огромные массы народа, бессильного их остановить и умиравшего в страшных муках». Учась в средней школе, она понаделала из пенопласта моделей всяких болезнетворных вирусов и микробов и подвесила их у себя в спальне под потолком, объясняя это родителям и любопытствующим так: «…пусть всегда будут у меня перед глазами, чтобы я о них помнила и думала». Черити изучала французский по самоучителю, чтобы, когда придет время отправиться в Западную Африку на борьбу с тропическими лихорадками (а в том, что ей это предстоит, она ничуть не сомневалась), ей было проще находить общий язык с местными жителями. Поступив в колледж на отделение микробиологии, она допоздна зачитывалась историями эпидемий желтой лихорадки, туберкулеза, испанского гриппа. «Моими любимыми микробами в колледже были человеческие патогены, вызывающие самые страшные болезни, — вспоминала она. — Да и в целом, никому ведь, по большому счету, нет никакого дела до вирусов, поражающих растения». Будучи студенткой медицинского факультета Тулейнского университета Луизианы, она, презрев насмешки однокурсников, учившихся сугубо на врачей, параллельно с медицинским образованием получала степень магистра общественного здравоохранения, но исключительно по той причине, что смежный факультет назывался «Тулейнская школа общественного здравоохранения и тропической медицины». На последней она и специализировалась, а по окончании университета отправилась работать врачом в Габон и Нигер, отчасти потому, что, как ей представлялось, именно из Африки с весьма высокой вероятностью пойдет гулять по миру неведомая зараза, сеющая смерть и опустошение подобно былым эпидемиям чумы.
Она понимала, что подобная одержимость пандемическими заболеваниями смотрится, мягко говоря, странновато, а то и пугающе — и даже отталкивающе. «Я быстро усвоила, что лучше помалкивать об этом увлечении, — рассказывала она, — потому что, стоило мне завести разговор на данную тему, как меня тут же принимали за чокнутую». Но факт оставался фактом: Черити с раннего детства привыкла, почувствовав упадок духа, подбадривать себя чтением книг о бубонной чуме, в которых более всего остального ее воображение будоражили устрашающие иллюстрации.
Она продолжила листать удобно скрепленные перекидные страницы толстой папки с описанием ее роли местного уполномоченного службы санэпиднадзора штата. И одно предложение вдруг потрясло ее куда сильнее, чем всё ранее прочитанное вместе взятое, по причине его чрезвычайной важности:
Каждый санитарный врач, знающий или имеющий основания полагать, что на территории, находящейся в его юрисдикции, существует или в последнее время имел место случай любого заболевания, подлежащего учету подразделением, или иного заразного, инфекционного или передающегося от человека к человеку заболевания, обязан принять все необходимые меры для предотвращения распространения или возникновения новых случаев такого заболевания.
Бинго! Ради минимизации риска чудовищных смертей и в погоне за оздоровлением штата власти Калифорнии наделили местных врачей санэпиднадзора чрезвычайными полномочиями, позволяющими действовать, по сути, без оглядки на законы.
Недаром Черити согласилась на эту работу. Теперь она ее не просто приняла, а срослась с полученной должностью всей душой — и даже лично набрала, распечатала на принтере и развесила это предложение на самых видных местах в своем новом служебном кабинете. Кабинет этот, некогда служивший карантинным изолятором для туберкулезников, с тех давних пор сохранил в своем интерьере такие детали, как забранные оригинальными, вековой давности решетками стрельчатые окна-отдушины в толстых стенах, через которые, вероятно, предполагалось обеспечивать поступление свежего и целительного для легких пациентов воздуха с побережья океана. Сидя за канцелярским столом в корпусе 4, она стоически внимала истошным крикам пациентов психиатрического отделения, располагавшегося в корпусе 3 — прямо напротив ее окон. Вдоль коридора на выходе из кабинета стояли шкафы — ровесники здания, забитые музейными экспонатами в виде медицинских инструментов той же эпохи. Коридор заканчивался лестницей в подвал, откуда длинный сумеречный тоннель вел обратно подо всем зданием в старый больничный морг. И Черити периодически наведывалась туда, чтобы еще и еще раз прочувствовать, что работает именно на своем месте.
Теоретически она обладала невероятными полномочиями и имела право делать буквально всё, что сочтет нужным для предупреждения распространения любой болезнетворной инфекции. Черити быстро убедилась, что на практике мало кто знает законы. Большинство граждан Санта-Барбары, включая почти всех чиновников администрации округа, где она как-никак состояла на службе, по существу понятия не имели о функциях санитарного врача. Есть такая должность — и ладно, а по сути — нечто вроде рецессивного гена. И другие должностные лица, и широкая публика явно считали, что ее дело — быть тише воды, ниже травы и, главное, помалкивать, довольствуясь тем, что есть, — ролью морковки в школьном спектакле или жены богатого хирурга, — а рот открывать лишь там и тогда, где и когда это требуется для соблюдения формальностей. Слово закона было крепким, но дух его оказался слаб. Ко второму году работы в должности Черити поймала себя на том, что ей приходится ссылаться на закон настолько часто, что она даже попросила секретаршу заламинировать страницу с ключевым параграфом, чтобы всегда иметь его при себе в рабочей папке и предъявлять, как мандат. «Буквально на каждом совещании приходилось убеждать людей, что закон предписывает мне делать то, что я делаю, и требовать от них исполнения того, что мне нужно, — делилась она. — Я ведь реально до последнего старалась не лупить им по столу. Но в среднем раз в неделю всё равно приходилось доставать и предъявлять эту выдержку из закона».
К моменту поступления сигнала о смерти молодой женщины от туберкулеза мозга Черити не просто помнила этот параграф назубок, а успела зачитать его вслух несопоставимо больше раз, чем любой другой текст, включая ее любимый Псалом 22
[5], который, впрочем, ей было точно так же сложно проводить в жизнь. Итак:
Каждый санитарный врач, знающий или имеющий основания полагать…
— Что это значит?! — грозно восклицала она, тыкая указательным пальцем в воздух. — Это значит, что не нужно никому ничего доказывать. Достаточно подозрения! Только лишь подозрения!
