Довольная моими словами, она смотрит на меня снизу вверх, когда я встаю, чтобы проводить до двери.
Да, Петуния, иди рассказывать о своих ссаках в другом месте!
Понедельник, 24 сентября (17:59)
Не знаю, чем я провинился, чтобы заслужить такого пациента в конце рабочего дня. Мистеру О’Кифу 58 лет, и он выглядит как классический работник сферы финансовых услуг, который после тяжелого развода и раздела имущества вышел на пенсию и уехал из Лондона пожить спокойно. Тем не менее он до сих пор полон энергии. Он пришел за результатами суточного мониторинга артериального давления. Это организовала моя коллега Сара, поскольку, когда мистер О’Киф обратился к ней на прошлой неделе, его давление было повышено.
Было бы здорово, если бы Сара и дальше его лечила, но дни, когда можно было постоянно посещать своего терапевта, заканчиваются из-за растущего спроса на медицинские услуги. По этой причине люди вынуждены идти к тому врачу, к которому им удалось записаться. Мистер О’Киф попал ко мне. Честно признаться, меня нисколько не удивляет, что у него повышенное давление. Он ни на секунду не замолкает. И он не просто говорит, а говорит с торопливостью, разочарованностью (конечно, это его чувство адресовано Национальной системе здравоохранения) и силой, которые не могут не поражать. Я сижу, не двигаясь. Я словно играю в «Море волнуется раз» и не хочу проиграть. Пускай говорит. У таких людей обычно нет кнопки отключения, на которую можно нажать.
Контроль. Контроль. Контроль.
Может, его следует познакомить с 83-летней миссис Талли, которая тоже старается полностью контролировать своих сиделок? Вам кажется, что разница в возрасте слишком велика? Я решаю делать записи параллельно с речью мистера О’Кифа. Ему определенно нет никакого дела до того, что я хочу сказать по поводу его артериального давления. Похоже, он записался на прием, чтобы выговориться. Как мило с его стороны! Когда он, раскрасневшись, наконец делает паузу, я сообщаю, что у него повышенное давление. Сей факт он не может не понять, и я замолкаю. Его лицо все еще красное. Решаю продолжить и объясняю, что это повышает риск инфаркта и инсульта, последствия которых могут быть катастрофическими. Пациент ошеломленно моргает. Он ведет себя так, словно я только что признался ему в вечной любви. А затем снова заводит шарманку, утверждая, что он и так уже не ест соль, занимается с персональным тренером и выполняет упражнения по развитию осознанности.
Что я сделал не так, что заслужил такого пациента в конце рабочего дня?!
Я прекращаю печатать. «Осознанности?» Я стараюсь задать вопрос так, чтобы не выдать своего изумления, но у меня не получается. Он игнорирует вопрос и продолжает монолог. Похоже, парень никогда не придет к осознанности. С его шилом в заднице это невозможно. Передо мной один из тех, кто получит инфаркт от неудачной попытки загрузить на смартфон приложение по развитию осознанности. Я отключаюсь на продолжительное время, гадая, чем Элис и Уильям сейчас занимаются. Затем я смотрю на время на компьютере. Отлично, 10 минут, которые я должен ему уделить, истекли. Мы ничего не добьемся. Я поворачиваюсь к нему с профессиональной улыбкой и объясняю, что иногда давление повышается с возрастом, несмотря на большие усилия со стороны человека. В таких случаях его все равно необходимо контролировать. В этом контексте я напрямую спрашиваю его, будет ли он ежедневно принимать таблетки, нормализующие артериальное давление.
Нет, Макс! Разумеется, он не будет это делать!
Он начинает ворчать, что все терапевты так и норовят выписать побольше лекарств. Я встаю и протягиваю ему руку. Я объясняю, что мы ходим кругами и что на этом следует закончить. Мне кажется, что со всеми мистерами О’Кифами нашего мира нужно быть пожестче, если хотите, чтобы они вас услышали. Я говорю, как мне было приятно его увидеть (это не так) и что, если он передумает насчет таблеток и захочет снизить риск преждевременной смерти, он может вернуться в любое время. Он пожимает мне руку, явно удивленный моим подходом, и уходит. Сомневаюсь, что я снова его увижу.
Его здоровье — его выбор.
Вторник, 25 сентября (11:32)
Даже подумать не мог, что разговоры о сне в тот момент, когда больше всего на свете хочется спать, могут быть настолько болезненными. Я молча страдаю. Джерри сидит слишком близко ко мне. Он один из тех пациентов, кто, зайдя в кабинет и усевшись, пододвигает свой стул как можно ближе к вашему. Без приглашения. Без моего согласия. Теперь, когда в мое личное пространство вторглись, я мысленно кричу, чтобы он от меня отвалил. Однако мои губы растягиваются в дружелюбной улыбке. Наши колени всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Если бы они были губами, а мы — несдержанными подростками, то поцелуй непременно случился бы.
У Джерри большая шея. Он говорит, что она 50 сантиметров в обхвате. Я заинтересованно киваю, прекрасно зная, что это одна из причин, по которым нам будет тяжело быстро справиться с его проблемами в виде храпа и плохого сна. В полусонном состоянии я прошу его рассказать мне обо всем подробнее, чтобы у меня была еще одна минута отдыха. Я снова спрашиваю, какой у него обхват шеи. Он выглядит растерянным. Я извиняюсь перед ним, но это не гарантирует, что через пару минут снова не задам этот вопрос. Джерри говорит, что храп разрушает их долгие отношения с девушкой Элли (теперь, когда храп усилился, она заставляет его спать в отдельной комнате). Он плохо спит ночью и не может сосредоточиться на работе в супермаркете днем (он жалуется на изнеможение и сонливость, и я его прекрасно понимаю). К счастью, он не водит машину. Это спасает меня от более сложного разговора.
Здоровье пациента — это его личный выбор.
Слушая его, я подсознательно хочу, чтобы он перестал повторять слово «сон». Это пытка. Я чувствую, как мое тело обмякает без предупреждения или разрешения, и понимаю, что я вот-вот засну. Я наклоняюсь вперед и делаю глоток кофе. Он ледяной, но какая разница? Я бы слизал кофейные гранулы с унитазного сиденья пациента, больного норовирусной инфекцией
[11], если бы мне сказали, что они последние на земле. Слушая монолог Джерри, я понимаю, что он делает абсолютно все, чтобы усилить храп. Выпивает почти каждый вечер, спит на спине и иногда даже принимает снотворное. А еще давайте не будем забывать о его гигантской шее. Я разворачиваю монитор компьютера и показываю анатомическое строение рта и шеи. Я объясняю ему, что во время сна все эти мышцы и другие мягкие ткани расслабляются. Когда он делает вдох, турбулентность, созданная этими обмякшими мышцами, вызывает вибрацию. Это и есть храп. Алкоголь, снотворное, сон на спине и развитые мышцы шеи (из-за их веса) усиливают храп. Похоже, что во сне Джерри не только храпит, но и периодически перестает дышать. Это называется эпизодами апноэ. Поэтому он постоянно просыпается. Умный мозг не дает ему умереть, вовремя пробуждая.
Я даю ему возможность переварить все, что я сказал, и поворачиваюсь к компьютеру заполнить карту. Кроме того, печатая, я активен. А если я активен, то не засну (еще несколько дней назад я думал, что поход в туалет — тоже активность, но ошибался). Джерри начинает задавать вопросы, но умирающий принтер «Хью» перебивает его, с ревом выплевывая буклет о храпе.
