– Красивое платье! – через минуту толкает меня в бок гардеробщица.
Старательно улыбаюсь.
– Ольга Викторовна отдала, это платье ее дочки.
– Какой дочки? – Зоя Михайловна таращится на меня с глубоким изумлением. – У Олечки же одни сыновья.
– Наверное, вы не поняли, – тороплюсь пояснить я, запихав в рот последний пирожок. – Я про директоршу, про ее дочку.
– Так и я про нее. У нашей Оли отродясь не было никаких дочерей.
– Да? – Я энергично жую. – Ничего не понимаю…
Дедушка-баянист затягивает новую бодрую песню.
– Айда плясать! – Гардеробщица хватает меня за руку и тащит в толпу.
В этой старой и худосочной с виду женщине столько силы, что вырваться у меня не получается. Хорошо хоть на бегу удается выбросить в ведро миску. Зоя Михайловна подтаскивает меня к дедушке и начинает хлопать в ладоши.
– Веселей, Коля! Веселей!
Мне кажется, что все вокруг глазеют на нас. Для приличия делаю пару движений плечом и переминаюсь с ноги на ногу.
– Не стоим столбом! Присоединяемся! – горланит гардеробщица и притопывает вокруг меня, а мне остается только махать руками с глупейшей улыбочкой на лице. – Веселей, народ!
Вокруг нас постепенно образуется хоровод, люди с удивленными лицами, видимо, сами от себя не ожидали, начинают притопывать по кругу, а дедушка с баяном только ускоряется.
Гардеробщица хватает меня под руку и начинает изображать что-то вроде канкана. Я пару секунд бестолково мотаюсь из стороны в сторону, но потом смиряюсь со своим положением и тоже пытаюсь задирать ноги.
– Веселей, народ! – подзадоривает гардеробщица и смеется. – Один раз живем.
Хоровод тоже включается в канкан. Топот стоит такой, что баяна почти не слыхать, а стены ощутимо содрогаются. Потом кто-то запевает:
– Калинка, калинка, калинка моя!
Толпа подхватывает песню и я тоже, хотя слов не знаю совершенно. Пару минут мы все кричим, и хохочем, и топаем. Признаться, я даже проникаюсь всеобщим весельем, хотя скакать с тремя пирожками внутри – это еще то удовольствие.
Наконец мелодия обрывается, и дедушка встает с табуретки, чтобы насладиться овациями. Все хлопают. Я тоже бью в ладоши и быстро-быстро пячусь прочь.
Несколько минут мне приходится отсиживаться в туалете, чтобы прошел нездоровый румянец от танца, а дыхание выровнялось. Неудивительно, что я опаздываю на занятие: когда врываюсь в двести восьмой на часах уже пятнадцать минут одиннадцатого.
– Доброе утро! – с улыбкой восклицаю я и тут же скольжу взглядом по головам. Внутри всё сжимается. А где Артём? Почему его нет? Может, он увидел мои буйные пляски в холле и решил, что с такой чокнутой девицей, как я, лучше не связываться?
– Мы думали, вы про нас забыли, – противным тоном замечает брюнетка. – Даже собирались расходиться.
– Жизнь иногда грубо вмешивается в наши планы, – бормочу я и быстро стряхиваю крошки от пирожков с воротника. – Но сейчас я научу вас одной вещи, которая поможет скрасить любое ожидание. Медитация осознанности называется. Для того чтобы ею заняться, закройте, пожалуйста, глаза.
– А? – копия Фрекен Бок глядит на меня с тревогой. – Опять глаза закрывать?
Я вспоминаю прошлое занятие и тут же вношу корректировки:
– Вам не надо. Вы и так отлично справитесь.
* * *
В перерыве между тренингами кое-как превозмогаю накатившую из-за отсутствия Артёма меланхолию и тащусь в кабинет начальницы. Завтра у меня два занятия у бабушек и надо организовать чаепития.
Я с огромным сомнением начинаю переговоры с Ольгой Викторовной, но стоит мне заикнуться о своих планах, она радуется, как ребенок. Вместе с самоваром выдает мне набор пластиковой посуды, две пачки заварки и огромный пакет каких-то дорогущих с виду конфет. Так странно!
– Слушайте, а кто финансирует наши кружки? – совершенно неожиданно вырывается у меня. – Я так поняла, люди за занятия не платят.
– Не платят, – с гордостью подтверждает начальница. – Наш дом культуры существует за счет денег частных инвесторов, благотворителей.
Она так гордо поводит плечами, словно лично охотилась на спонсоров по всему городу. Хотя кто знает…
Я удивленно качаю головой:
– Вот уж бы не подумала, что кто-то будет платить за то, чтобы другие пили чай.
Ольга Викторовна аж подпрыгивает от моей наглости, потом хмурит брови.
– Вокруг нас много людей, готовых вкладываться в культуру.
– И в тренинги позитивного мышления?
– Позитивное мышление сейчас особенно востребовано, ты же видишь по своей посещаемости.
– Мне этого не понять.
– Почему?
– Какая разница: оптимист ты или пессимист? Реальность от этого не меняется.
– Меняется, еще как меняется! Когда ты – оптимист, людям с тобой хорошо.
Я гляжу на начальницу с сомнением. Она кивает.
– Да-да, позитивное мышление, оно же как этот… Татуаж бровей! Ага! Оно делает тебя привлекательнее. Люди ходят на твой тренинг, чтобы улучшиться. Чтобы перестать отравлять жизнь другим своей кислой физиономией и нытьем. – Начальница вдруг хлопает себя по бедру: – У меня ж еще и вафли где-то были, с недавней промоакции. Сейчас поищу. – Она методично инспектирует ящики своих огромных шкафов и параллельно разглагольствует: – Вкладываться в тренинги очень даже полезно. Ведь оптимизм заразен. Люди, подцепившие его, принесут позитив на почту, в магазины, в трамваи…
– Слушайте, а что там с моими занятиями по английскому? – вспоминаю я. – Неужели группа так и не набралась?
– Не набралась, – не отворачиваясь от шкафа, бурчит начальница.
Я вздыхаю: почему люди не хотят учить языки? Английский мог бы помочь им найти новую работу или любовь.
– О, вот какая-то коробка! – Ольга Викторовна ненадолго прерывает свои поиски и внимательно изучает находку. – А нет, это презервативы. С еще одной промоакции.
Мой взгляд скользит по окну: на улице снова идет крупный пушистый снег. Гулять под таким, наверное, одно удовольствие, особенно под руку с каким-нибудь красивым мужчиной вроде Артёма. Ой, о чем это я?
– Может, вот это вафли? – Начальница вытаскивает из шкафа еще одну коробку, завернутую в потертую темную бумагу. – Хотя что-то не похоже.
Она быстро освобождает коробку от шуршащей обертки и вглядывается в надписи.
– Чай для похудения. У тебя там, на тренинге, никому не надо?
– Нет.
– Ну ладно, пущай еще полежит, – Ольга Викторовна заталкивает чай обратно в шкаф и наконец натыкается на вафли. – Ага, все-таки не съела…
